Хвала Господу и всем святым – возможно, у Гиффорда Дадли не самое благозвучное имя, но уродливого носа у него нет. Ей буквально захотелось петь от радости. Броситься назад, туда, где Эдуард как раз занимал почетное место в центре зала, и рассказать ему, какой замечательный нос она встретила.
Это было прямо-таки чудесно. Дивно. Превосходно. Какое облегчение. В конце концов, в заключительной части церемонии ей вроде как надлежит поцеловать этого человека, и меньше всего на свете ей улыбалось при этом остаться без глаза. Впрочем, если хорошенько поразмыслить, этой свободы от общего порока Дадли следовало ожидать, а то вся Англия давно переполнилась бы одноглазыми женщинами…
Но ее настроение, только лишь начавшее подниматься, вдруг снова упало.
Ну что ж, стало быть, он красавчик. Тем лучше для него. Но ведь в мире найдутся и другие красавчики – причем такие, которые не проводят каждую ночь с новой девицей. Прекрасный нос не искупает безобразного поведения.
Гиффорд, в свою очередь, отнюдь не нашел в ее наружности ничего выдающегося – разве что цвет ее волос. Впрочем, в этом он был далеко не одинок.
Церемония меж тем продолжалась, и Джейн набралась храбрости получше рассмотреть гостей. По центру в роскошном кресле неподвижно сидел Эдуард, плотно сжав губы, словно в приступе боли. Мать невесты заняла место среди родственников жениха: Джейн узнала лорда Дадли и его супругу, те равнодушно смотрели в разные стороны, что отнюдь не указывало на добрый пример семейной жизни, который Гиффорд мог бы наблюдать с детства. Леди Дадли прижимала к себе маленькую девочку, одной рукой обнимавшую куклу, а другой смущенно махавшую новобрачным. Далее размещался Стэн с женой – оба прямые, будто аршин проглотили, и с высокомерными физиономиями. Между ними по скамье ползал совсем маленький ребенок. Если старший сын Дадли и вспоминал в этот момент оскорбительные слова, сказанные им Джейн несколько дней назад, то не подавал виду, а вот невеста, сузив глаза, остановила на нем долгий выразительный взгляд. Священник тем временем начал вещать о чудесах, на которых покоится таинство брака.
Во-первых, истинная любовь. Ну, здесь ею и не пахнет. Гиффорд прослушал эту часть речи священника, глядя куда-то через плечо со скучающим выражением лица. Наверняка в его сердце еще не прошла горечь от нравоучительной беседы с Эдуардом.
Во-вторых, добродетель. Тут Джейн даже фыркнула, чем привлекла к себе всеобщее внимание. Особенно со стороны матери, у которой, казалось, появилась еще одна седая прядь.
В-третьих, благословение потомством. Невеста побледнела и похолодела от этих слов. Дети. Надо будет их делать. От нее ожидают рождения ребенка. Нет, детей. Во множественном числе. Ко всему прочему у Джейн не имелось братьев, так что ответственность за обеспечение рода Греев наследниками ложится также на нее. То обстоятельство, что женщины часто умирают в родах или вскоре после родов – вспомнить хотя бы мать Эдуарда, покинувшую этот мир буквально через несколько дней после его появления на свет, – само по себе вызывало, мягко говоря, тревогу; ну а рожать многажды, раз за разом, – значит вновь и вновь подвергать себя опасности. Особенно учитывая все недостатки ее худосочных бедер.
Но даже этот страх мог еще подождать. Ибо по мере того как священник соловьем заливался о радости родительской, о том, как каждое новое чадо укрепляет узы между супругами, Джейн вдруг осознала, что сегодня же ночью…
То есть ей – вернее, им – придется…
Гиффорд тоже казался несколько растерянным, словно мысль о совместном… создании потомства в его голове тоже еще не укоренилась.
Джейн изо всех сил сжала зубы. Итак, у нее волосы рыжие, а он предпочитает брюнеток. Может, она и вправду настолько непривлекательна, что никому, даже человеку столь сомнительной добродетели, как Гиффорд Волокита, не захочется с ней… Она страшилась даже сформулировать эту мысль. Только не сейчас. Каким там выражением пользовалась мама?
Наикрепчайшие объятия.
Когда Джейн была помолвлена с Хамфри Хэнгроттом, мать старалась как-то подготовить ее к первой брачной ночи.
– Наикрепчайшие объятия могут оказаться неприятны, – говорила леди Фрэнсис, – но это непременная часть таинства брака и твой долг как жены. Ты должна произвести на свет столько отпрысков, сколько только сможешь. Само это… событие, как правило, непродолжительно. Не следует слишком много о нем думать.
Джейн в ответ только в ужасе смотрела на мать, не отрываясь, а позже проштудировала все книги по анатомии, какие только были к тому времени написаны. Между мужским и женским телом имелись очевидные различия – всякий заметит. Теперь она открыла для себя и отличия, не столь очевидные. Не так уж сложно оказалось вникнуть в то, что составляет суть процесса, и в то, каким кошмаром «наикрепчайшие объятия» могут оказаться для женщины.
И вот теперь, когда священник объявил, что настало время для торжественной клятвы верности, в животе у Джейн что-то словно окаменело, и букет заскользил во внезапно вспотевших ладонях.
Свою «партию» Гиффорд отыграл абсолютно ровным, бесстрастным голосом:
– Я, Гиффорд Дадли, клянусь тебе в вечной преданности. Обещаю любить и защищать тебя, никогда не изменять ни единым помыслом и сделать тебя самой счастливой женщиной на свете. Моя любовь к тебе глубока, как океанская бездна, и ярка, как солнечный свет. Ни единая опасность не будет угрожать тебе. Ни на одну женщину не взгляну я – только лишь на тебя. Счастье твое – превыше всех желаний в сердце моем.