Мысли мимоходом Настя Метёлкина

Есть люди, которые не умеют быть счастливыми. Орловский был явно из них. Нет, даже не так: в какой-то момент он забыл, что это такое, и не мог никак вспомнить. Стал слишком серьёзным и взрослым. Но мне почему-то казалось: он не безнадежен. С чего я это взяла, спрашивается?

Ему сразу не понравилась моя идея. Такие люди в булочную пешком не ходят, а в парк - и подавно. Он не умел веселиться, не получалось у него развлекаться, хотя в какие-то мгновения Вовка расслаблялся и становился почти нормальным.

Мы ели мороженое, и Вован позволил себе пошалить: воровал у меня кусочки. Мы сталкивались носами и холодными губами. Было невероятно смешно и здорово.

Мы бродили аллеями парка, взявшись за руки. Я позволила себе нести чушь, а он снисходительно слушал меня. Кажется, ему нравилось.

А дальше... Карточный домик начал рушиться на аттракционах. Вован хмурился и злился, считал, что это детский сад, милостиво согласился на колесо обозрения, а потом его перемкнуло наглухо.

- Детский сад, Настя. Это небезопасно, - бухтел он, придирчиво разглядывая американские горки.

- Только не говори, что ты боишься, - пихала его локтём в бок, всё ещё надеясь, что Вовика отпустит, и он снова станет хотя бы сносным парнем.

- Я не боюсь. Но не вижу прелести в подобного рода развлечениях. У меня экстрима в жизни хватает выше крыши, поэтому в искусственных стимуляторах я не нуждаюсь.

- А я нуждаюсь, - преданно заглядывала ему в глаза. - Ты же любой каприз обещал. Ну, разочек, Вов.

Миллионер мой дрогнул. Он вообще местами покладистый. Особенно когда забывает корчить из себя властного пластелина.

Он сидел рядом как китайский болванчик: у него только голова дёргалась, а всё остальные части тела выказывали скуку и презрение к столь низменному развлечению.

Зато я, не стесняясь, выражала эмоции: визжала, ёрзала, забывала, как дышать - так дух захватывало. Правда, если уж совсем честно, то по-настоящему я не насладилась. Ну, вот как можно забыться, поймать волну, если рядом сидит тип с лицом Половецкой каменной бабы?

- Метёлкина, любовь моя! - именно в этот момент нужно было появиться на сцене нашего расшатавшегося театра ещё одному неоднозначному персонажу.

Он красив, как юный бог. У него - лицо и тело античных статуй, кудри вьются и падают живописно на плечи и лоб. Он хохмист и приколист, сердцеед и жуткий бабник. Стопроцентный творец с живым умом и креативным мышлением.

- Привет, Петруччо. Тебя-то какими судьбами сюда занесло? - буркнула я, уворачиваясь от гостеприимных объятий Петьки Каменева.

Он мой однокурсник. На моё несчастье, я ему однажды в глаз упала, и поэтому он стал моим персональным кошмаром. Петя бурно играет на публику, выражая свою «любовь» ко мне. Можно сказать, преследует. Будь я чуть более закомплексованная, не избежать душевных травм, а так - он прикалывается, я ему подыгрываю, как могу. А весь курс жадно следит за развитием наших «отношений».

- Слежу за тобой, - врёт этот гад, не моргнув глазом. Орловский и так каменный был, а тут так и вообще статуей застыл мраморной. - Иди сюда, любовь моя, обниму тебя! Ночами не спал, мечтая облобызать твои щёки, прижать к своей мужественной груди!

Там есть к чему прижимать. Но его хохмы сейчас некстати.

- Ты куда-то шёл? - интересуюсь холодно. - Вот и давай, иди мимо, Петруччо. Видишь, я не одна?