Через несколько минут я отправлюсь на работу и переживу еще один день совсем рядом с Эмелией. Я изо всех сил стараюсь держаться от нее на расстоянии, оказывать ей ту же любезность, что и она мне. Не только для того, чтобы избежать лицемерия, но и потому, что пытаюсь делать то, что правильно, то, что должно быть сделано.

И все равно, когда захожу в офис, я ищу ее, но не по своей воле, а из-за какой-то врожденной потребности. Не могу сопротивляться этому желанию точно так же, как и своему следующему вдоху. Она с командой, разговаривает с Льюисом и Дагом. Выглядит прелестно, стильно, молодо. Она не замечает, как я прохожу мимо, и я рад этому. В субботу я переступил черту. Мне следовало позволить ей уйти через парадную дверь и не утруждать себя вызовом машины. Она бы прекрасно добралась до дома. Мне не нужно было звонить своему водителю и проверять, видел ли он, как она благополучно добралась до квартиры.

Чтобы продолжать свои попытки держаться от нее подальше, я пытаюсь соблюдать диету воздержания до конца дня. Не прохожу мимо ее стола, если это возможно. Более того, я даже не выхожу из своего кабинета. Мне доставляют обед. Кэндис приносит его, комментируя, что мои склонности к трудоголизму берут надо мной верх, но вместо того, чтобы слушать ее, я слегка откидываюсь на стуле, чтобы посмотреть, хорошо ли мне видно коридор — стол Эмелии. Так и есть, но ее там нет. Бл*дь.

Кристофер находит меня после обеда. Мы должны пересмотреть планы по проекту Бостонской гавани. Задаю ему вопрос об электрической схеме, и когда он с ходу не отвечает, я раздраженно вздыхаю.

Он смеется над моей чрезмерной реакцией.

— Господи, что с тобой? Не пойми меня неправильно, обычно ты мудак, но в последнее время стал еще хуже. Сделай мне одолжение, сходи на чертову пробежку или еще куда-нибудь.

— Я уже пробовал.

— Точно. Ну, а как насчет Миранды? Сможет ли она приехать в город? Может быть, она решила бы твою проблему.

Миранда — не та, кто мне нужен, и судьбе это известно.

Уже больше шести вечера, когда я позволяю себе покинуть офис, а дождь, начавшийся утром, так и не утихает. Я выезжаю с подземной парковки «Бэнкс и Барклай» и включаю дворники. Из-за погоды движение на дорогах становится все более плотным, и час пик этому не способствует. Застреваю в пробке прямо перед зданием, смотрю в зеркало заднего вида и замечаю Эмелию, идущую по тротуару и сражающуюся с ливнем. Ее зонтик хлопает на ветру, а потом она роняет что-то на землю, и ей приходится наклоняться, чтобы поднять.

Мысленно отчитываю ее за то, что она не позаботилась о себе лучше, не составила план действий на случай такого дождливого дня.

Продолжай ехать. Она — не твоя проблема. Она промокнет, но выживет.

Поток машин движется, и вместо того, чтобы следовать за ним, я осторожно сворачиваю к тротуару и распахиваю дверь со стороны пассажира как раз вовремя, чтобы случайно напугать ее до усрачки.

Мой тон более раздражительный, чем хотелось бы, когда я говорю ей садиться.

Широко раскрытые глаза Эмелии устремляются назад, туда, откуда она пришла, а затем вперед, словно оценивая свои возможности.

Машина позади меня сигналит.

— Садись, Эмелия.

Она вздрагивает от моего тона, прежде чем закрыть зонтик и забраться внутрь. При этом она умудряется разбрызгать воду повсюду.

— Извини, — это первое, что она говорит, закрывая дверь и пристегивая ремень безопасности. Сначала я думаю, что она извиняется за воду, но, возможно, и за то, что не послушала меня в первый раз, когда я велел ей сесть в машину.

— Почему ты шла пешком? — спрашиваю я, снова вливаясь в поток машин.