Хмурюсь, только сейчас осознавая, что у него нет сильного французского акцента, как я думала. Я говорю ему об этом, а он пожимает плечами.

— Мы с Эмметом учились в Сент-Джонсе больше десяти лет, и мне пару раз надирали задницу за мой акцент. Было лучше без него.

Конечно. Я знала, что они учились именно там. Сент-Джонс — это школа-интернат на севере штата Нью-Йорк, куда представители элиты со всего мира отправляют своих детей якобы учиться, но на самом деле это для того, чтобы они могли общаться с детьми из других известных семей.

И все же обидно за акцент.

— Твой тоже не такой, каким я его себе представлял. Но Кэтлин была американкой, так что это все объясняет.

Я зацикливаюсь на слове «была».

Значит, он знает, что моя мать скончалась. Я не была уверена.

Какая-то часть меня цеплялась за надежду, что Александр и Эммет ничего не замечают. Так было легче думать о них лучше. Но если он знал, если они все знали, и никто из них не протянул мне руку помощи за эти годы…

Мои мысли превратили вечер в безрадостное событие. Надо бы забыть об этом и наслаждаться моментом, но гордость не позволяет оставить несправедливость без внимания.

— Почему ты никогда не пытался связаться со мной? Хоть как-нибудь?

Его добродушное выражение лица меняется. Я порчу наш момент, омрачаю его грозовыми тучами.

— Ты должна понимать, насколько сложна вся эта ситуация.

— Это не обязательно должно быть так, — говорю я, как наивный ребенок.

Он проводит рукой по волосам.

— Мой отец и Эммет…

— Не хотят иметь со мной ничего общего.

Он тяжело вздыхает.

— Не надо приукрашивать. Я знаю правду.

Он принимает напиток от бармена и делает большой глоток, прежде чем ответить.

— Ты права в том, что они оба предпочли бы продолжать в том же духе. Они не видят смысла ворошить старые болезненные воспоминания.