Меня охватывает дрожь.
На темной части картинки напечатано имя автора.
Не может быть!
Сердце рвется из груди, воздуха не хватает, буквы дрожат, плывут, мерцают перед глазами. Я едва заставляю себя открыть обложку, на которой отпечатались мои взмокшие ладони.
Когда я начинаю читать, возникает ощущение дежавю – смутно знакомая, но немного искаженная реальность, будто смотришь издалека или через запотевшие очки.
Знакомый ритм слов. Взгляд охватывает предложения, абзацы, страницы, я даже моргать забываю. Ноги сами уносят меня в спальню. Я сижу на краю матраса, полностью поглощенная книгой.
Рассказ о женщине, живущей в доме на вершине скалы. О женщине, которая выпустила чужой роман под своим именем. Ужасное происшествие в кабинете университетского преподавателя изменило ее восприятие себя, и она долгие годы живет в вымышленном мире, не зная, чему верить, а на что не обращать внимания. Словом, на страницах та самая, созданная мной история.
Не поднимая головы, я читаю главу за главой. Мне знакомо каждое предложение, я почти ощущаю под локтями деревянный письменный стол, а под ногами – доски пола. Сколько часов проведено в кабинете в попытках создать достойный роман, сравнимый с тем, что написала мать, – роман, который меня оправдает.
Это моя удаленная рукопись!
Фиона все-таки сохранила копию.
Однако сюжет о Люке Линдене из уничтоженного романа перемежается с параллельным сюжетом – этого я не писала, хотя и прожила те события.
Здесь все: найденный в спальне осколок разбитого пресс-папье; слово «ЛГУНЬЯ», вырезанное на ножке стола; прогулка по пляжу с малышом, который приделал себе бороду из морской пены; необыкновенные рассветы корнуоллского побережья…
Билл как-то упоминал, что после завершения брошюры Фиона работает над новым проектом. Значит, книга у меня в руках и есть ее проект… Она выжидала благоприятного стечения обстоятельств, разрабатывала сюжет, структурировала фабулу – ей требовалась история целиком, и журналистский инстинкт не подвел.
Настоящая шахматистка, Фиона всегда умела просчитывать на три шага вперед. Семь раз отмерит, один отрежет. Конечно, автор контролирует только часть истории, у него есть представление о векторе и развитии действия, но с определенного момента персонажам надо давать свободу, возможность управлять событиями. Тогда они оживают.
Фиона наблюдала. Ждала…
В книге изображены мы обе. Изменены имена, некоторые детали, выдумано место действия, однако то, что касается нас, – чистая правда.
Интересно, когда она решила внести в роман отрывки из моей рукописи? Видимо, поставить собственное имя под моим текстом потребовала ее неумолимая жажда справедливости.
Око за око.
Я чувствую отголосок силы, очаровавшей Фиону своей чистотой и подкупившей ее символизмом расплаты.
В конце концов, кому принадлежит история? Рассказчику? Читателю? Главному герою?