Что ж, судя по всему, капитан не был плохим. Еще раньше я узнала, что это именно он ломанул вслед за Феклой в мою комнату, когда я вопила из-за ночного кошмара. Гвардейцы отзывались о нем, как о великом мастере, да и с Платоном он похоже обращался хорошо.

Не его вина, что руки у Платона, все по тем же отзывам, росли не из того места.

— Это хорошо. Капитан здорово владеет саблей. Если бы случилось что-то плохое, он бы защитил тебя.

— Я тоже.

— А?

— Я тоже хорошо владею саблей, — огрызнулся Платон. — И мечом. И из лука стрелять умею. А на прошлой неделе я на лету сбил несколько тарелок из пистолета!

Ого.

Вот видишь, Фекла.

А ты говорила, что это домовой уволок всю посуду, а она вот куда подевалась.

— Я ничем не уступаю капитану!

Меня душил смех — невероятно самоуверенное заявление — но я сдержалась.

— Конечно, — согласилась я.

Платон ни на секунду не поверил в мою искренность.

— Это правда! — сердито повторил он.

— Да-да, — кивнула я. — Верно, Фекла?

Фекла выглядела так, словно от души надеялась, что мы про нее забыли. Она вымученно кивнула.

Мой взгляд снова упал на цветы.

— Покойной графине нравились розы и лилии?

— Я не знаю, — сказал Платон. — Просто. Они подходят.

Белые розы и лилии символизировали материнскую любовь, воспевали ее святость и божественность, служили символом благодарности и сердечного участия.