— Видите ли, — сказал он, дотронувшись до руки своей очаровательной дочери Сильвии, когда та вошла в комнату. — Это она нашла для вас Эйхмана.
Девушка покраснела и нерешительно рассказала Хоффштеттеру свою историю. Полтора года назад ее семья жила в Буэнос-Айресе в районе Оливос. Там она встретила Ника Эйхмана, красивого молодого человека, с которым у нее было несколько свиданий. Она не говорила ему о своем еврейском происхождении, поскольку Германы были известны как арийская семья. Ник не смягчал своих слов. Однажды он заметил, что немцам надо было закончить начатое и уничтожить всех евреев. А в другой раз упомянул, что его отец был офицером вермахта во время Второй мировой войны и честно исполнял свой долг перед родиной.
Ник свободно делился своими взглядами с Сильвией, но никогда не приглашал к себе домой. Даже после того, как ее семья уехала из Буэнос-Айреса, в переписке он скрывал свой домашний адрес и просил писать ему на адрес друга.
Это странное поведение вызвало у Лотара Германа подозрение, что Ник может быть сыном Эйхмана. Он поехал со своей дочерью в Буэнос-Айрес и сел на автобус до района Оливос. Сильвия с помощью нескольких друзей нашла адрес Ника Эйхмана и даже сумела войти в дом на улице Чакабуко. Ника не было дома. Там она встретила лысеющего мужчину в очках и с тонкими усиками; он сказал, что он отец Ника.
Потом Герман сказал Гоффштеттеру, что согласен снова поехать в Буэнос-Айрес с Сильвией, чтобы помочь продолжить это расследование. Сильвия была нужна, чтобы повсюду сопровождать своего слепого отца, а также писать и читать его корреспонденцию. Гоффштеттер дал ему список, что нужно для окончательной идентификации Эйхмана: его фотография, нынешние имя и фамилия, место работы, касающиеся его официальные документы и отпечатки пальцев. Затем Гоффштеттер и Герман создали безопасную систему для переписки друг с другом, и Гоффштеттер дал Герману немного денег на расходы. Затем достал из кармана открытку и разорвал ее пополам. Одну половину отдал Герману.
— Можете рассказать все тому, кто принесет вам вторую половину, — сказал он. — Этот человек будет одним из нас.
После возвращения в Израиль Гоффштеттер сообщил о состоявшемся разговоре Иссеру.
Несколько месяцев спустя в штаб-квартиру Моссада пришел отчет Германа. Он с энтузиазмом сообщил, что все узнал об Эйхмане. Дом на улице Чакабуко был десять лет назад построен австрийцем Франсиско Шмидтом. Шмидт сдал его двум семьям: Дагуто и Клемент. Герман настойчиво утверждал, что Шмидт — это Эйхман. Он считал, что Дагуто и Клемент служили лишь прикрытием для настоящего Эйхмана.
Иссер попросил своего агента в Аргентине проверить отчет Германа. Агент телеграфировал в ответ: «Нет никаких сомнений в том, что Франсиско Шмидт — это не Эйхман. Он не живет и никогда не жил в доме на улице Чакабуко».
Иссер пришел к выводу, что Герман не заслуживает доверия, и решил прекратить расследование.
Решение Иссера было огромной ошибкой, и оно могло лишить Израиль возможности задержать Эйхмана. Невозможно удержаться от вывода о некомпетентности, проявленной на ранних этапах проведения этой операции. Как можно было поручать тайное, сложное расследование пожилому, слепому, неквалифицированному человеку? Как мог Моссад серьезно отнестись к его ошибочной идентификации Эйхмана? Как мог Иссер проигнорировать факт, что Сильвия посетила улицу Чакабуко и встретилась с отцом Ника Эйхмана? Вместо того чтобы отправить в Буэнос-Айрес профессионального следователя, который мог бы проверить личности двух арендаторов и домовладельца, Иссер просто прекратил расследование. Такая серьезная ошибка была, вообще говоря, нетипична для Иссера.
Полтора года спустя в Израиль приехал Фриц Бауэр. Он не хотел встречаться с Иссером Харелем, которого винил в срыве операции по задержанию Эйхмана. Бауэр встретился в Иерусалиме непосредственно с генеральным прокурором Хаимом Коэном. Он дал волю гневу, описывая, насколько некомпетентно вел это расследование Моссад.
Коэн вызвал Иссера и Цви Аарони, главного следователя ШАБАКа, в Иерусалим. Бауэр ждал их в своем кабинете и при встрече обвинил Хареля в небрежном проведении расследования. Он пригрозил, что, если Моссад не сможет справиться с этой задачей, у него не будет другого выбора, кроме как попросить немецкие власти взять ее на себя. Однако не эта угроза убедила Хареля возобновить дело. Главную роль сыграла новая информация, которую предоставил Бауэр: два слова, которые, казалось бы, раскрыли тайну. Вымышленное имя Эйхмана в Аргентине, как сообщил Бауэр, было Рикардо Клемент.
Внезапно Иссер понял, где он ошибся и где ошиблись его сотрудники. Эйхман на самом деле был одним из жильцов дома на улице Чакабуко. То был не Шмидт, а Клемент.
Дочь Германа действительно встречалась с сыном Эйхмана, и семья Эйхман действительно жила на улице Чакабуко. Герман не знал, что Эйхман сменил фамилию на Клемент, и ошибочно отождествил его с Франсиско Шмидтом. Если бы Иссер выполнил работу и отправил опытных агентов расследовать историю Германа, они бы давно установили личность Эйхмана.
Иссер предложил Коэну и Бауэру, чтобы руководителем расследования стал Цви Аарони. Аарони, человек недюжинного ума, высокий, худощавый мужчина с гладким лбом и квадратными усиками, по происхождению был немецким евреем. Аарони был очень близок с Коэном, но его отношения с Иссером были более сложными. Он до сих пор сердился на него за то, что, когда в 1958 году он приехал в Буэнос-Айрес по другому делу, Иссер не поручил ему проверить показания Германа. Теперь об этом нужно было забыть. Сейчас Иссер остро нуждался в опыте Аарони.
В феврале 1960 года Аарони приземлился в Буэнос-Айресе. Он попросил одного из своих друзей, местного еврея, посмотреть, что происходит в доме на улице Чакабуко. Тот вернулся озадаченным. Он сообщил, что дом пуст. Несколько маляров и каменщиков ремонтировали одну из двух квартир — точнее, бывшую квартиру Клементов. Сами Клементы уехали неизвестно куда. Теперь Аарони предстояло придумать способ выследить Клемента, не вызывая подозрений.
В начале марта молодой аргентинец в форме посыльного пришел в дом на улице Чакабуко. Он нес небольшой пакет в подарочной упаковке, адресованный Николасу Клементу. В нем была дорогая зажигалка и надушенная открытка с короткой надписью: «Дорогой Ник, поздравляю тебя с днем рождения». Это было похоже на подарок на день рождения, присланный женщиной, пожелавшей остаться неизвестной.
Посыльный вошел в квартиру, где работали несколько маляров, и спросил о семье Клемент, но большинство рабочих понятия не имели, кто такие Клементы. Однако один из маляров сказал посыльному, что, по его мнению, они переехали в район Сан-Фернандо, на другом конце Буэнос-Айреса. Затем он проводил посыльного в ближайшую мастерскую, где работал брат Ника Эйхмана. Это был светловолосый мужчина по имени Дитер. Хотя Дитер и был очень любезен, он отказался сообщить новый адрес Клементов. Тем не менее разговорчивый Дитер сказал посыльному, что его отец временно работает в далеком городе Тукуман.
Посыльный вернулся на улицу Чакабуко и продолжал приставать к малярам с бесконечными расспросами. Наконец он нашел человека, который смутно помнил новый адрес Клементов. «Тебе нужно сесть на поезд до станции Сан-Фернандо, — сказал он. — Потом сядешь на автобус 203 и сойдешь в Авихенде. Через дорогу увидишь киоск. Справа от него, немного в стороне от других домов, увидишь небольшой кирпичный дом. Это дом Клементов».