24 декабря Есенин приезжает в Ленинград. Его никто не встречает и не ждет. Неожиданно он оказывается в «Англетере». Режимной гостинице. Из воспоминаний супругов Устиновых: «Я здесь остановился. Сегодня из Москвы, прямо с вокзала <…>». По партийным документам, найденным писателем Виктором Кузнецовым, 23 декабря Устинова песочат в Москве на партсобрании, а с Устиновой он давно в разводе. Живет у знакомой в Малом Палашевском переулке (дом 7). Есенин гостиницу практически не покидает. Просит портье никого не пускать. Кого-то боится?
В дни пребывания Есенина в «Англетере» в «Новой вечерней газете» появляется любопытный фельетон. Из книги Виктора Кузнецова: «В середине 20-х годов в ленинградских газетах иногда печатались шифровки, понятные лишь посвященным – время было подленькое, «псевдонимное» – вчерашние конспираторы по подпольной энерции продолжали темнить».
Фельетон Александра Флита из «Новой вечерней газеты»
Декабря 9-го. Я, крестьянский гусь-середняк. Селижаровской волости, деревни Первозвановка, от Машки-гусыни и Мишки-гусака, 22-х фунтов живого веса, прибыл сюда сего числа в партии гусей-односельчан в Ленинград и поступил на склад Губгусьпрода.
Декабря 11-го. Держат в клетках. Теснота невообразимая. Питание отвратительное. Некоторые панически настроенные элементы уверяют, что нас скоро под зарез. Позвольте! Но ведь рождественский гусь – вопиющий предрассудок, это – религиозный дурман, это пережиток старого режима?!
Декабря 15-го. Четыре дня не брался за гусиное перо. События потрясли меня. Дорогого дядю Петра Никанорыча вчера отделили в числе сотни отборнейших, жирнейших гусей выпуска 23-го года, зверски убили и погрузили в порту на Лондон, в адрес английской мещанской утробы. Это у них называется экспортом битой птицы.
Декабря 17-го. Дни за днями катятся. Худею не по дням, а по часам.
Декабря 19-го. Вчера забрали соседа слева, сегодня забрали соседа справа. От страха у меня сделалась гусиная кожа. Но протесты бесцельны.
Декабря 21-го. Я знаю, что мне делать. Я – сознательный гусь, утру нос Губгусьпроду и брошу вызов всей человеческой утробе.
Прощайте, пока прощайте, мама, прощайте. Первозвановка Селижаровской волости Осташковского уезда Тверской губернии.
Протокол осмотра продажи живсекции Губгусьпрода.
Декабря 23-го 1925 года, мы, нижеподписавшиеся, осмотрев партию гусей в 50 штук, запроданную ресторану «Кашира пьяная» и предназначенную к переводу в убойный отдел, составили акт о нижеследующем:
– из партии в 50 гусей 50-й гусь найден повесившимся на крюке клетки и, как погибший насильственной для гуся смертью, согласно инструкции Ветздравотдела, сдаче не подлежит.
Подписи. Место печати.
Александр Флит
Для рождественского фельетона и вообще – звучит зловеще.
В ночь с 27 на 28 декабря Вольф Эрлих оставляет в номере Есенина портфель, а сам идет в дом Фромана и его жены Иды Наппельбаум, дочери известного кремлевского фотохудожника и замечательного портретиста Моисея Наппельбаума, который находится в Кремле, в самой гуще событий XIV Съезда ВКП(б) в Москве, но, (о, чудо!) в день гибели Есенина оказывается под рукой опергруппы, выезжающей на место преступления, в отличие от судебного фотографа.
Итак, Вольф Эрлих оставил Есенина в номере гостиницы «Англетер», в холодном номере, заметьте, – Есенин сидел в накинутой на плечи шубе, а сам веселится в компании Никитина с женой Зоей, Бориса Лавренева с женой, Иды Наппельбаум с мужем Фроманом, рассказывает компании веселые анекдоты о Есенине. Там потом и заночует.
В это время Есенин режет искалеченной левой рукой себе здоровую правую, карабкается на стол, забирается на шаткую тумбу, обматывает веревкой шею, прижимается лицом к ледяной трубе, вывернув шею так, чтобы труба, когда раскалится, отпечаталась по диагонали углублением на лбу, похожим на удар подсвечником, который уже лежит на полу. Труба раскалится, но снова остынет, когда покойного обнаружат.