Я выбросил бычок, заложил руки за голову, потянулся. Девка напротив механически глянула на меня и отвернулась. Я так же машинально мазнул взглядом поверх голов, слева направо: по вогнутому фасаду «Рэдиссона», по длинной псевдоклассицистской колоннаде вокзала, по гнутым трубам из нержавейки в центре фонтана, долженствующим (насколько я помню), согласно замыслу скульптора-бельгийца, изображать рога быка, ухищающего Европу. Дар, понимаете ли, городу. У себя в центре Брюсселя такое небось поставить постеснялись бы…

Из фонтана торопливо хлебала черная косматая псина, по колено в воде бродили малые дети. Девки напротив наконец встали и пошли мимо меня налево, к мосту, независимо щелкая каблуками. Я подумал, что будь мы тут, как встарь, с Митькой, волнующее знакомство состоялось бы с семидесяти-восьмидесятипроцентной вероятностью…

Не могу сказать, что я так уж завидовал его феноменальной контактности — обычай затевать где попало с кем попало разговоры о чем попало часто утомлял — но она меня иногда завораживала своей универсальностью и необъяснимостью. Я так и не разгадал природу живейшего интереса, который Митяй вызывал в людях всех полов, возрастов, социальных категорий и IQ. В нем не было Глебова, скажем, ума, вроде бы не было какого-нибудь особенного обаяния, ни смазливости, ни брутальности, на которые ведутся мочалки — наоборот, Митькины облик и манеры отличала легкая, часто чуть нарочитая дураковатость, дурашливость… Человек невеликой образованности и чувства юмора, он сознательно или интуитивно разыгрывал анфан террибля — и в беспроигрышном этом амплуа пользовался снисходительным, но несомненным успехом, даже когда вел себя как полный дебил. Над ним все покровительственно трунили — при этом искали его общества, беспрерывно ему названивали (часто без повода), собирались вокруг него обширными, замечательно пестрыми компаниями. Он действовал на общество как красивая баба или халявная выпивка — присутствующие принимались галдеть, ржать и хорохориться. Пацаны набивались к Митяю в собутыльники, девицы в любовницы. Для поиска партнеров по бизнесу или по койке ему отродясь не требовалось шевелить пальцем — несмотря на то, что избалованный Митяй сплошь и рядом кидал и тех, и других…

Я в этом смысле ничем не отличался от прочих его знакомцев: охотно с ним квасил, готовно снижая планку интеллекта и юмора, легко прощал мелкое и даже не очень мелкое кидалово и вообще относился к Митьке покровительственно — даже когда наши социальные и материальные статусы предполагали прямо противоположное…

Я вспомнил наши с ним неожиданные ностальгические посиделки на прошлой неделе. Что-то очень странное и при этом очень неслучайное было в буквальном повторении когдатошней классической мизансцены: двое с бутылкой на травяном склоне напротив площади Европы. Точно над вокзалом — золотая прореха в сизых облаках. Туманные косые лучи веером падают из нее на строящиеся зеркальные высотки Москва-Сити, помаргивающие сигнальными огоньками, на задравшие стрелы насекомо-тонкие краны (их еще не было, когда мы сидели тут регулярно). Снизу, с Ростовской набережной поднимается ровный гул с вкраплениями гудков и взревываний. Реклама «Старого мельника» размером с небольшой дом висит над сквером, где все для меня закончилось…

Мы сидели и пили — как раньше: оба прекрасно понимая, что как раньше никогда уже не будет; и теперь до меня вдруг дошло, что Митяй эту фальшивую демонстрацию единства затеял ради доказательства самому себе изначального и принципиального неравенства. Потому что из двух человек, ничем так уж не отличающихся и ни в чем особо друг друга не превосходящих, к одному все идут сами и дают ему всё даром — а другого не видят в упор и не дают даже заработанного. И ни первый, ни второй в этом не виноваты. И вообще никто не виноват. Никто и ничто — ведь даже никакого закона нет, согласно которому все так происходит.

Оно все так — не из-за чего. Нипочему. Просто так. Просто — так.

Я поднял голову и вдруг напоролся на прямой цепкий взгляд. Довольно неприятный. Принадлежал он рослому подоплывшему мужику лет пятидесяти с широкой, грубовато-выразительной ряхой харизматического антигероя. Мужик шел в мою сторону — только что неуверенно, но с каждым шагом все быстрей и целеустремленней, и я тоже сразу понял, кто это. Я уже собирался было встать, как вдруг мужик резко остановился, быстро сунул руку за пазуху и, продолжая исподлобья смотреть на меня, приложил к уху мобилу.