— Ты прикинь, только с нее слез — звонок! Она к двери, кровищу оттирает, перепуганная — кто там? А Болтянский: это я, Надь. Она: о, черт! чего тебе?! А он: пойдем погуляем? Ха-ха-ха! — Месропов чуть не валится от хохота. — Не, ты прикинь: погуляем!
— А она что? — сухими губами Рябец. Они с Месроповым стоят во дворе школы. Выпускной вечер начнется через полчаса, все уж на взводе, уже вполпьяна делятся новостями.
— А что она — чуть со смеху не покатилась. Ну, я сзади подкрался, пока она с ним через дверь говорит, и вдул по первое число! Видел бы Болт, чем мы в десяти сантиметрах от него занимаемся!
Месропов еще полгода назад поклялся, что перед выпускным вечером «сломает целку» какой-нибудь из одноклассниц. Красавец жгучий, волоокий, девочки от него без ума.
— Только кончил, он опять: Надь, а Надь (Месропов передразнил скрипучий голос Болтянского), пойдем погуляем… Ну я дверь распахнул!.. как был, без трусов, в майке! И гондон в руке болтается — лови! Болт глаза выпучил и бежать! Ха-ха-ха!
— А она? — быстро дышит Рябец.
— Кто? Надька? Надька хороша, Ряба, хороша — подмахивает как надо! Полдня сегодня с ней кувыркались, фу-у-у! Чуть на ногах стою… А то едем завтра в Серебряный Бор, Ряба? У Надьки подруга Лидуха — маленькая, а титьки во-от такие! Я бы с Лидухой, но Надька… Там хорошо, в Бору. Не был? Кустов — завались!.. «И под каждым ей кустом был готов и стол и дом!..» Ха-ха-ха!
Подошли еще одноклассники, и Месропов принялся пересказывать свое приключение.
— А Болт мне «Декамерон» дал почитать, — говорит Рябец, когда тот закончил.
— Что-о-о? «Де-ка-ме-рон»? Ну, ты даешь! Детский сад этот «Декамерон». Ты «Луку Мудищева» слышал? Весник исполняет. «Весь род Мудищевых был древний, имел он вотчины, деревни и пребольшие елдаки!..» Приходи, поставлю! «Декамерон», ха! Детский сад, Ряба, детский сад!
— Все от воображения зависит, — веско вставляет интеллектуал Трегубов. — Иных и замочная скважина возбудит… А по мне «Декамерон» очень ничего. Кватроченто, пир во время чумы… Италия! Это не Русь. Там не девушки — синьорины! Не сосны — пинии!..
Трегубов знает, что говорит: в свои неполные семнадцать он единственный в классе бывал за границей, как раз в Италии жил. Отец его работал в советском консульстве в Риме.
— Пинии? Это что-то типа минета? — Месропов.
— Нет, амиго мио — это средиземноморская сосна. Небо — чистейшая лазурь! Море! Солнце!
— Карузо недорезанный! — с уважением Месропов.
Во двор входит Болтянский в черном костюме, узком черном галстуке. Черные волосы зачесаны назад, намазаны, блестят. Увидев Месропова, чуть сбивается с шага, щеки расцветают алыми пятнами.
— Эй, пиния, — кричит кто-то, — пойдем, погуляем?!
Дружный хохот.
На ночь Рябец в школе не остался, получил аттестат, ушел. Когда спускался из актового зала, его догнал Болтянский.
— Уходишь?