– Если вы, товарищ Калинин, опасаетесь, – инициативу берёт Молотов. – что вас снова, вслед за новыми обвинениями Рудзутака, потянут к ответственности по старому «жандармскому делу» (в 1929 году председатель Контрольной комиссии Серго Орджоникидзе получил документы из архивов царской полиции, свидетельствующие о том, что Калинин и Рудзутак, находясь под арестом, дали показания, на основании которых полиция произвела аресты в подпольных революционных организациях), то это напрасно. Об этом никто из нас не вспомнит, дело-то прошлое.

– Я понимаю о чём говорит товарищ Калинин, – все головы поворачиваются к Сталину. – действительно у людей такое впечатление может сложится: совсем недавно власти покончили с одним «Бонапартом», а тут сами своими руками создают другого.

– Коба, как ты можешь сравнивать? – Возмущается маршал.

– Я говорю люди могут подумать, – делает ударение на слове «люди» вождь. – которые далеки от политики. Поэтому предлагаю наркомом обороны временно назначить товарища Будённого…

– Как? – Нарком вскакивает с места.

– … Успокойтесь, успокойтесь, товарищ Ворошилов, – Сталин делает успокоительный жест рукой. – временно, пока не наладите работу в наркомате.

– Как же я без Красной Армии? Мы же договаривались… – Маршал растерянно смотрит по сторонам, ища поддержки. Чувствуется, что это для него сильный удар.

– … Найдём вам хорошего помощника, – ровным голосом психотерапевта продолжает хозяин, пускаясь в путь вокруг длинного стола. – он будет вам во всём помогать, а сделаете дело-возвращайтесь на старое место, если, конечно, считаете что форма генерального комиссара госбезопасности менее красивая, чем маршальская.

Собравшиеся заулыбались, все знали какое трепетное внимание уделяет нарком военной форме.

– Год другой, не больше… – Сталин подходит сзади, кладёт руки на плечи маршалу и усаживает того на место, затем как о чём-то решённом продолжает. – Товарищ Киров, берите бумагу, набросаем проект постановления.

Через четверть часа листок бумаги, испещрёный многочисленными исправлениями, передаётся на печать, а ещё через пять минут ложится на стол перед Калининым. Тот медлит, протирает очки, перечитывает постановление.

– Берзина… – Говорит Сталин в трубку, поглядывая на Председателя ЦИК. – Что у вас? Хрущёв сам пришёл и написал заявдение… подтверждает. Собственноручно написал? Хорошо. Тогда заявление срочно сюда. Пятницкий? Ну дадим ему время до полудня, потом пусть пеняет на себя… Калинин решительным движением обмакивает перо в чернила и подписывает документ, пододвигает лист сидящему рядом Молотову, тот ставит свою подпись ниже.

– … ах, вот значит как, – хозяин продолжает разговор. – немедля с Чагановым ко мне. Сталин не прощаясь бросает трубку, затем, помедлив, поднимает её снова.

– Товарищ Поскрёбышев, на два часа дня пригласите Мехлиса (редактор «Правды») и Таля (редактор «Известий»).

Вождь берёт Калинина под руку, провожает в прихожую, где помогает ему надеть плащ. После рукопожатия, взволнованный «всесоюзный староста» торопится уйти и забывает шляпу с клюкой на вешалке. Хозяин посылает вдогонку порученца.

– Так вы уверены, товарищ Чаганов, в вашей дешифровке и переводе с немецкого? – Чёрные глаза вождя внимательно смотрят на меня.

– Уверен, товарищ Сталин.

«Голос не дрожит, но у самого под гимнастёркой „гусиная кожа“»…

– Я почему в третий раз спрашиваю, – сталинский взгляд не отпускает. – потому что, то о чём вы мне здесь рассказали есть – «Казус белли» и тут каждое слово, каждая запятая важны.

– Понятно, товарищ Сталин, – чувствуется, что Берзин тоже волнуется. – мой переводчик подтверждает.