Пытался вчера весь день пробиться на приём к Ежову, но тщетно: "Нарком не принимает, пишите докладную"… Подумал, подумал и решил (тем более Киров в Киеве на пленуме ЦК КпбУ, да и не набегаешься по пустякам к своей "крыше"), что "Нет худа без добра". Ну и объявил спецотдельный кастинг, где на каждое вакантное место будет два кандидата или даже больше, так как всех сотрудников ОКБ в количестве десяти человек я посчитал успешно прошедшими испытание. Тайно гордясь своим творческим продходом, соединил два бильдаппарата (быстро Егор Кузьмич подсуетился) куском телефонного провода, размножил варианты анкет на импровизированном копировальном аппарате, оставил народ писать тест, а сам быстренько набросал принципиальную схему доработки фототелеграфа и вызвал техника из ОКБ, воплотить задуманное в стекле и металле.

— Разрешите, Алексей Сергеевич? — В кабинет вплывает Катя и, волнуясь всем телом, плывёт к столу держа в руках свежеотпечатанные листки со списком сотрудников, расположенных в порядке убывания свежерассчитаных коэффициентов интеллекта.

"Неожиданно… А у меня в отделе-то башковитый народ работает! Десять человек попали в группу с АйКью более 130 баллов. В среднем таких должно быть лишь два процента, а у меня- целых десять"!

Беру в руки красный карандаш и провожу черту, безжалостно отделяя "зёрна от плевел" на уровне 110 баллов.

— Эх, жалко, наш Макар не прошёл… — искренне вздыхает Катя.

"Распустил её, из-за спины в мои бумаги заглядывает".

— Какой Макар?

— Певец наш, — тычет в последнюю строчку списка. — он выступал на последнем дне чекиста со своей песней. Очень понравился товарищу Ежову…

"Единственный в группе меньше восемидесяти баллов! Это ж в в нижних двадцати процентах, в среднем по планете…. не в нашем отделе. Может оставить? Вдруг из него потом Юрий Никулин получится, выйдет, что я душил будущее нашего искусства"…

— Нет, справедливость превыше всего, — размашисто расписываюсь в углу на первой странице. — пусть поёт в ВОХРе, там сейчас людей не хватает.

Глухо похрюкивая, завонил внутренний телефон, поднимаю трубку.

— Товарищ Чаганов, — взволнованно дышит в трубку сам Шапиро. — у шестого подъезда вас ждёт автомобиль наркома. Быстрее, вас ждут в Кремле.

Хватаю с вешалки шинель и бегу к лестнице, прыгая через две ступеньки через минуту оказываюсь во внутреннем дворе, где порученец распахивает передо мной высокую дверь наркомовского "Паккарда", перегородившего выезд на Малую Лубянку. В обитой чёрной кожей салоне автомобиля пусто. Шлёпаюсь на широкий диван, с металическим лязгом, как затвор пушки, закрывается дверь и махина авто плавно стартует на пустой улице. Постовой милиционер перекрывает движение на выезде на площадь Дзержинского.

"Ежов- всё"?

Мелькает шальная догадка, но короткий путь в Кремль не позволяет обдумать эту сладкую мысль…. в плане моих перспектив. Не останавливаясь, лишь чуть притормозив, проезжаем ворота Спасской башни, пролетаем по пустым дорожкам вокруг Сенатского дворца и тормозим у того незаметного подъезда, через который в прошлом году Киров выводил из своего кабинета. По узкой каменной лестнице мы с порученцем поднимаемся на второй этаж, где небольшом пятачке лестничной клетки нас останавливает охранник, сержант ГБ, проверяет наши удостоверения и пропускает на этаж. По длинному безлюдному коридору, устланному красной ковровой дорожкой, мимо высоких кабинетов с высокими дверями, спешу за шагающим впереди порученцем. Он открывает одну из них и мы попадаем в просторную приёмную с тремя письменными столами, один из которых был заставлен телефонами, второй бумагами, а третий совершенно пуст.

— Алексей! — Громко кричит Власик на весь зал, поднимается из мягкого кресла, стоящего у третьего стола, и идёт ко мне, растопырив руки. — Дружище!

Секретарь, сидящий за столом с бумагами, испуганно оборачивается на дверь, ведущую в кабинет Сталина, нервно обмакивает перо в чернильницу и что-то записывает в лежащую перед ним тетрадь.

Повелитель телефонов, невысокий коренастый, наголо стриженный, мужчина средних лет в кителе защитного цвета без знаков различия, снисходительно улыбается одними губами, наблюдая за сценой братания майора и капитана госбезопасности.

— Мы с тобой даже не выпили тогда, — гремит на всю приёмную бас начальника охраны. — а я тебя должен до смерти водкой поить, закон такой!

— Вы же знаете, Николай Сидорович, — пытаюсь освободиться из его крепких объятий. — мне до смерти одной бутылки и хватит, не выносит её организм.