Прежде незнакомое чувство, о котором она, конечно, знала, но не относила к себе, властно завладело всем ее существом. И вот теперь Анжела на собственном опыте поняла, какие муки может доставлять ревность и на что может толкнуть…
– Когда я думаю, как пан расправлялся с нечестивцами, напавшими на панну Анну… О, как бы я хотела быть на ее месте! – не сдержавшись, простонала Агнешка, заламывая руки. И вдруг панический ужас мелькнул в ее глазах, а лицо, и без того покрасневшее, сделалось темно-пунцовым. Полячка торопливо закрестилась, твердя прерывающимся от дрожи и всхлипываний голосом: – Пречистая Дева, святые угодники, смилуйтесь надо мною! Я будто сошла с ума… Что я пожелала?! Стыд-то какой, о Езус! Это же грех – с мужчиной, без венчания…
Нехорошая догадка мелькнула в голове Анжелы, заставив похолодеть. Значит, все-таки наговорила лишнего в бреду, дуреха… Подставила своего «рыцаря», по-черному подставила…
– Панна сидела рядом со мной, когда я была без чувств? – довольно резко спросила она.
Всхлипывающая Агнешка кивнула, утирая слезы.
– Та-а-ак… – задумчиво протянула «княжна Милославская». После чего, взяв полячку за руку, наклонилась к ней и прошептала спокойным, даже вежливым голосом, от которого Агнешке вдруг стало страшно – настолько явственно слышалось в нем шипение змеи, готовой молниеносно броситься и ужалить: – А вот теперь пусть панна расскажет все! О чем я говорила и кто еще это слышал? И да помилует Бог панну, если она вздумает утаить хотя бы самую малость!
Генеральный писарь Выговский, болезненно морщась, отложил перо и растер левой ладонью затекшую правую кисть. Целая стопка исписанных листов громоздилась по одну сторону от него, а другая (правда, гораздо более тонкая) еще только ждала своей очереди… Ужас! В голове был полный сумбур, слезились от напряжения покрасневшие глаза.
Да, нелегкое это дело – занимать такую должность при особе пана гетмана! Впрочем, грех жаловаться. Трудишься, словно хлоп на панском поле, однако и жалованье хорошее, и почет. А главное…
Выговский, чуть заметно вздрогнув, боязливо оглянулся, словно кто-то мог подслушать его потаенные мысли.
Гетман уже как-то задавал ему вопрос: справляется ли он, не слишком ли устает? Может, дать в помощь толкового человека или даже двух? Это же такой тяжкий труд – самому гору бумаг составлять, писать вчерне, потом – набело… Пусть хоть часть дела на себя возьмут, черновики пишут, к примеру! И он тогда отказался, не забыв смиренно поблагодарить за заботу. Мол, ради святого дела можно и перетерпеть усталость, а чем меньше людей посвящено в их тайны, тем лучше. Иные бумаги-то на вес золота, даже еще больше! Не приведи бог, помощник окажется ненадежным, проболтается спьяну или вовсе к ляхам сбежит… Хмельницкий, выслушав, одобрительно кивнул: верно рассуждаешь, Иване! И от щедрот своих наградил пышным жупаном со своего плеча и горстью червонцев.
Да, с гетманом ему повезло, ничего не скажешь! Особенно если всякий раз находить правильный подход и угадывать настроение… А это у него хорошо получается. Очень даже хорошо! Не зря многие казаки по-прежнему волками глядят: перевертыш, ляшский прислужник, улестил гетмана, в доверие влез! Но есть и немало таких, которые начали перед ним заискивать, улыбаются во весь рот да кличут по имени-отчеству: «Иване Остаповичу», хоть порой сами ему в отцы годятся… Понимают, что такое – генеральный писарь, особа, приближенная к пану гетману!
Что же, пусть привыкают. Придет время – еще ниже будут кланяться. Когда в его руке заблестит серебряная булава…
Он выбрал свою судьбу, накрепко связав ее с Хмельницким. Надо поддерживать сильного. А коли пан гетман благополучно избежал столько опасностей, не только сохранив голову, но и многократно окрепнув, – значит, он не только силен, но и любимец Фортуны. И тот, кто будет рядом с ним, разделяя все труды и заботы, получит щедрую награду.
Правда, Фортуна – дама капризная… Не вышло бы так, что наградою послужит заостренный кол или пеньковая веревка… Как ты ни крути, они – бунтовщики. Мятежники. Изменники. Пока оная дама им благоволила: два польских отряда разбиты вдребезги, коронный гетман Николай Потоцкий в плену у татар, а сын его Стефан уже в мире ином… Но что будет, коли Речь Посполитая двинет на них по-настоящему крупные силы? Да еще поставив во главе умелого полководца, вроде князя Яремы Вишневецкого?
Генеральный писарь зябко передернул плечами, хотя июньский день выдался неимоверно знойным…
Надо надеяться на лучшее. Или пан, или пропал! В любом случае влачить прежнее существование нищего шляхтича он не будет. Попробовал другой жизни, сытой и роскошной. Ему понравилось. Надо держаться Хмельницкого. И стать для него незаменимым человеком. Тем, без кого гетман не сможет обойтись. Кому будет поверять самые потаенные мысли свои, самые мучительные колебания… А на склоне лет передаст свою булаву.
Кому же еще? Полковников много, однако же все они равны меж собою. Выделишь одного, возвысишь – начнутся обиды, гвалты, а там и до разброда с кровопролитием недалеко. Умный и осторожный Хмельницкий ни за что не пойдет на такой риск.
Правда, у него два сына! Но, хвала Господу, младший из них, Юрий, слаб и здоровьем, и умом. Какой из него гетман? Старший же, Тимош, прямая противоположность брату, и ума хватает, и силы – хоть отбавляй! Добрый казак… Однако же горяч, как порох, в любую стычку летит сломя голову, в первом ряду. То ли торопится храбрость свою и удаль выказать, чтобы за равного считали, то ли смерть свою ищет… Так ведь и найдет же, ей-ей, найдет! Один шальной выстрел, один взмах сабли… На войне это вещь самая обычная. Чует сердце, недолго осталось жить Тимошу… В крайнем случае, всегда можно найти надежного человека, не брезгующего грязной работой…
Потому – терпеть надо, на усталость не жаловаться и ждать, ждать! Бог любит терпеливых.
И – без всяких помощников! Чтобы никто на его место генерального писаря не зарился, не подсиживал… А главное, чтобы больше никто к гетманским тайнам, которым цены нет, доступа не имел…