Стражники Вишневецкого, выстроившись в сплошную цепь, пока удерживали – хоть и с великим трудом – проход для войск и княжеского обоза. Но было яснее ясного: надолго их не хватит. Через считаные минуты сомнут. И тогда…

Княгиня Гризельда держалась просто героически – я не мог не восхититься ею. Все-таки порода есть порода… Наверняка у нее все внутри обмирало и леденело от страха, а на лице не дрогнул ни единый мускул! Вот это баба!

Женская прислуга, сбившись в кучу немного поодаль, тряслась, как та самая пресловутая осина на ветру. Пока еще не ревели и не бились в истерике, слава богу. Подозреваю, что исключительно из опаски навлечь на себя господский гнев.

Анжела тоже страшно перепугалась – это было видно сразу и без всяких объяснений. Молодая красавица полячка, с длинными иссиня-черными косами, уложенными вокруг головы, стоявшая рядом с ней, чувствовала себя не лучше. А ее копия, только слегка увядшая и толще раза в три (мать, что ли?), вообще не падала в обморок только благодаря какому-то флакону, который она то и дело подносила к носу. Но то ли пример княгини действовал, то ли еще по какой причине, истерики можно было не опасаться. Во всяком случае, пока.

– Как лучше поступить, пане? – тихо спросил князь, жестом отозвав в сторону. – Может, скомандовать залп? Или пустить на них гусар?

Я покачал головой:

– Проше князя, в нашем плане четко предусмотрено: всемерно избегать ненужных жестокостей и кровопролития! Обыватели должны видеть в ясновельможном защитника и покровителя, а не палача.

– Но надо же что-то делать! – гневно сверкнул глазами Иеремия. – Это быдло мешает нашему выезду! Срывая тот самый план, о котором так печется пан первый советник!

Тут он был прав. Ну, может быть, за исключением оскорбительного определения «быдло». Хотя, с другой стороны, толпа в панике ведет себя именно как это самое… Причем в любой стране и в любую эпоху.

– Кажется, ясно, что надо делать! – отозвался я, мысленно прокрутив в голове несколько вариантов. – С позволения ясновельможного… Ну-ка, за мной! Живо! – дернув за рукав ближайшего жолнера, у которого был мушкет, я бросился к воротам и так быстро, как только мог, вскарабкался на смотровую площадку.

Внизу кипели такие страсти, что слабонервный человек пришел бы в ужас. А при одной мысли, что случится с этим людским скопищем через самое краткое время, мог вообще лишиться рассудка…

«Всех не пожалеешь, Андрюха! – повторил вчерашнюю фразу внутренний голос, ставший непривычно злым и серьезным. – Всех не спасешь! Делай, что запланировал, и точка».

На площадку, пыхтя и утирая пот, влез жолнер.

– Стреляй! – рявкнул я, стараясь нарочитой грубостью заглушить совесть, некстати и не вовремя напомнившую о себе. Да, всех не спасешь, но можно же взять с собой хоть часть беженцев… Хоть тех, которые на повозках!

«Угу, конечно! Точно, стареешь… – вздохнул противный голос. – Людей, которые были тебе дороже братьев, оставлял на верную смерть, чтобы скорость группы не снижали, а теперь хочешь целый табор с собой брать?!»

– В кого, проше ясновельможного пана? – растерянно переспросил жолнер, устанавливая подставку.

– Что значит – «в кого»? – не сразу поняв, переспросил я и в следующее мгновение буквально взъярился: – Идиот! В воздух стреляй! В воздух!!!

– С-слуш-шаюссь, яс-сновельмож-жный…

Трясущимися руками жолнер направил дуло мушкета вверх. Грохнул оглушительный выстрел, площадка окуталась грязно-сероватой, резко пахнущей пеленой.

«Бездымный порох внедрить – самое то!» – вдруг пришла мысль.