Книги

Московит

22
18
20
22
24
26
28
30

– Почту за честь! – склонил голову польщенный ротмистр. В самом деле, стать личным наставником столь высокой персоны, как первый советник князя… Этим по праву гордился бы самый прославленный шляхтич.

Московит еще раз протянул ему руку, и молодой улан уже без всякой опаски пожал ее. Хвала Езусу, кисть почти не болела, даже отек начал понемногу спадать…

– Вот и отлично! – снова улыбнулся пан Анджей. – Теперь осталась лишь небольшая формальность… Проше ясновельможного, – он почтительно поклонился Вишневецкому, – поскольку пану Тадеушу предстоит очень важная и ответственная работа, где ему часто придется отдавать распоряжения от имени вашей княжеской мосьци, не мешало бы повысить его в звании. Как для большей солидности, так и для того, чтобы подстегнуть усердие исполнителей… К тому же, смею уверить, я неплохо разбираюсь в людях и могу со всей ответственностью сказать: пан Подопригора-Пшекшивильский, несмотря на молодые годы, способен на многое! Надеюсь, ясновельможный князь не сочтет за дерзость, если я попрошу дать пану ротмистру звание… э-э-э… полковника?

Ударь кто-то в литавры прямо над головой молодого улана, большего звона в его ушах все равно бы не раздалось. Тадеуш не вздрогнул, не подскочил на месте, не упал в обморок по одной-единственной причине: потрясение оказалось слишком сильным. Звание полковника!!! О Езус! То самое звание, о котором страстно мечтал дед – картежник и гуляка! Столь же страстно и безрезультатно – отец! И он сам! А вот теперь…

Как сквозь густой туман, он еле различал слова Вишневецкого.

– Раз вы так считаете, пане… Конечно, пан ротмистр и впрямь еще очень молод, но пусть докажет, что достоин этой чести! Я согласен.

Стены княжеского кабинета поплыли перед глазами улана. Умом бывший ротмистр понимал, что надо немедленно, в самых почтительных выражениях, поблагодарить и князя за столь великую честь, и пана первого советника за протекцию… Но горло будто перехватил спазм. С большим трудом, буквально через силу, молодой улан произнес какие-то слова признательности, чтобы не показаться невоспитанным и неблагодарным невежей.

Вишневецкий и московит переглянулись, причем в их глазах без труда можно было прочесть: «Ах, молодость…»

– Уверен, пан ротмистр… то есть пан полковник непременно это докажет! – воскликнул первый советник. – Однако, пресветлый княже, пану полковнику тоже понадобится… э-э-э… не помощник, нет, а, скорее, человек для поручений. Он не будет посвящен в суть наших дел. Просто чтобы ездить туда-сюда, наблюдать за исполнениями распоряжений, возиться с бумагами… Работа найдется! Само собой, он должен быть в полной власти пана полковника, беспрекословно выполняя его приказы, и при этом благородного происхождения. Ясновельможный мог бы выделить для этой цели некоего… дай бог памяти… пана Беджиховского? Вчера, подъезжая к внутренней стене крепости, я имел удовольствие наблюдать этого пана в действии и оценил его энергию и силу голоса…

Московит украдкой подмигнул вконец обалдевшему свежеиспеченному полковнику, лукаво усмехнувшись.

– Беджиховский? – наморщил лоб князь, пытаясь припомнить. – Кажется, я слышал эту фамилию… Если не ошибаюсь, отчаянный задира и любитель побиться на саблях. Что же, его кипучую силу, да в нужное русло! Я согласен, пане. Объявите ему это от моего имени, а коли не захочет и упрется – вычеркну его из реестра, пусть катится на все четыре стороны.

– Осмелюсь уверить князя, он захочет! – как-то странно усмехнулся первый советник.

Организованно сняться с лагеря и приступить к маршу – задача не из легких, если речь идет о крупной массе войск. Если же она еще обременена мирным населением, в одночасье ставшим беженцами, – труд будет поистине геркулесов.

Хотя были приняты строгие меры по недопущению преждевременной утечки информации, а главное – паники, все-таки произошло и то и другое. Первые ряды конницы еще только вытягивались за городские ворота, а замок уже был облеплен кишащим людским роем. Люди что-то истошно выкрикивали, то потрясая кулаками, то умоляюще простирая руки. Кто-то тащил на себе, сгибаясь, наспех собранные узлы, кто-то, яростно крича и работая кнутом, пытался проложить путь своей телеге или возку… Конское ржание, пронзительный скрип плохо смазанных колес, детский плач, истеричные женские вопли, самая бешеная мужская ругань вперемежку с молитвами на нескольких языках сразу, – все это смешалось в какую-то чудовищную какофонию, со страшной силой ударив по психике.

Особенно неистовствовали беженцы, буквально вчера достигшие Лубен. Пережитый кошмар, от которого они только-только начали отходить, теперь вернулся и властно завладел всем их существом. В такие минуты и честь, и воспитание, и собственное достоинство, и все христианские заповеди превращаются в ненужный сор, отброшенный могучим первобытным инстинктом самосохранения…

До нас, стоявших на внутреннем дворе замка, доносился вполне различимый, хоть и приглушенный стенами, рев толпы:

– Бегут! Бросают нас, бедных!

– Что делать, вай мер, что делать?! Где спасаться?!

– А-а-а, будьте прокляты! Чтобы семя ваше иссохло, чтобы земля не приняла!

– Михасик! Михасю, сыночек любый! Что с тобой?! Люди, да не напирайте вы так, Христа ради! Ребенка раздавите… а-а-а!!!