— Здесь, на пристани и погрузим ночью, — заверил Ханс ван Асхе. — Горожане по ночам здесь не бывают.
— А чиновники со стражей не могут нагрянуть? — поинтересовался я.
— Вряд ли, но если вдруг прихватят нас, с чиновником я договорюсь, — заверил купец.
В двадцать первом веке с британскими чиновниками было труднее договариваться.
Ханс ван Асхе первым делом посмотрел накладную на сыр.
— У Рольфа Шнайдера брал? — задал он вопрос, хотя по накладной и так понял.
— Да, — подтвердил я и спросил в свою очередь: — Ненадежный человек?
— Наоборот, — ответил Ханс ван Асхе, но каждый круг сыра проверил.
Если не считать несколько помятых, придраться было не к чему. После уплаты пошлины оказалось, что я заработал тринадцать процентов. Если столько же подниму и на сукне, то удвою капитал за четыре ходки в Сэндвич и обратно, каждая из которых при желании и благоприятной погоде займет не больше недели. Правда, прибыль будет оставаться на одном уровне, и на большое судно мне придется корячиться несколько лет. Пушки могли сократить этот срок до нескольких месяцев. И картины. Купец попросил привезти из Голландии картины с жанровыми сценками, пейзажами. Не важно, кто художник и талантливо или нет.
— Англичане полюбили картины вешать на стены, — сообщил купец и добавил насмешливо: — Грязные пятна закрывают.
Мы обговорили размер и количество полотен и цену, по какой Ханс ван Асхе согласен их покупать. Я не интересовался, почем сейчас в Роттердаме живопись для народа. Есть мысль вложиться в известных в будущем художников, но боюсь, что мои потомки, если такие будут, вряд ли сохранят полотна до двадцатого века, когда за них начнут платить серьезные деньги.
Ночью, во время отлива, я повел иол на выход в море. Трюм был набит штуками сукна, которые я из вредности осматривал с умным видом и такой же дотошностью, что и Ханс ван Асхе сыр, хотя разбираюсь в тряпках слабо. Осадка была небольшая, поэтому посадки на мель не боялся. Да и на иоле сесть я мог только в тех местах, где экипажу не трудно стать на дно рядом с судном, уменьшив его осадку, и столкнуть с мели. Ветер сменился на юго-западный, усилился до пяти баллов и курсом полный бакштаг погнал нас в сторону Роттердама со средней скоростью двенадцать узлов. Утром мы уже были у дельты Рейна и Мааса, у западной оконечности острова Остворн.
12
В будущем я бывал в Антверпене несколько раз. На подходе к устью Шельды брал голландского лоцмана, морского, а потом, на реке, бельгийского, речного. Вроде бы эти два народа живут рядышком, до конца шестнадцатого века были одним государством, а разница заметна. Первые, как я называю, немецко-ориентированные, работяги. У морскихлоцманов жесткий график, отдыхают мало. Вторые франко-ориентированные. Эти живут и работают в свое удовольствие. Один лоцман мне рассказал, что провел судно в море, теперь доведет мое до мола в гавани-доке — и пять дней будет отдыхать. Я подумал, что он отгулы накопил. Спросил у другого. Тот подтвердил, что они не переутомляются. Стоял не в самом городе, а в искусственных гаванях, которые не шибко работящие бельгийцы умудрились нарыть. Гавани большие, на несколько десятков судов. Глубины восемнадцать метров. Никаких проходных. Заходи-выходи, кто хочет. Правда, ночью по территории порта ездила машина с охраной.
Как-то встали мы к причалу в начале ночи. Я как раз собирался лечь спать, уверенный, что иммиграционные власти прибудут утром. Нет, приехали часа через полтора после швартовки. Парень и девушка. Обоим немного за двадцать. Он сладковато красив, она мужественна и строга. Черные штаны на девушке висели мешком и были порядком потерты. Ремень с кобурой постоянно сползал. Или ей нравилось поправлять кобуру с пистолетом, чтобы казаться еще мужественнее и строже. Видимо, в тот день я излучал сексуальную энергию, потому что глазки мне строили оба представителя иммиграционной службы.
До города было далековато. Нас туда, в клуб моряков, возили на маршрутке за один евро с носа. Остальное доплачивал международный профсоюз моряков. Там были бар, спортзал, бассейн, халявный интернет. Можно было уйти в город и к назначенному времени вернуться. Я съездил пару раз, прошелся по городу, а потом стал гулять возле гавани. Не люблю суеты, толчею. Рядом с гаванью было село небольшое. Поля не огорожены, но везде таблички, запрещающие прогулки верхом на лошадях. Чистые ухоженные улицы. Маленькие садики возле домов. Два футбольных поля с подогревом, на которых каждый день играли школьники. Несколько маленьких баров. Мэрия, школа, культурный центр с библиотекой. Тихая, размеренная жизнь и улыбчивые лица.
Проходя мимо неогороженного дома на окраине, я увидел, как хозяин — мужчина лет тридцати — несет в хлев перевязанный тючок сена, хотя вокруг хватало зеленой травы. В отрытую дверь хлева был виден круп коровы, такой широкий, что я сперва решил, что их два.
Когда мужчина вышел из хлева, я спросил на английском языке:
— Можно посмотреть?
— Пожалуйста! — ответил он на французском языке.