На последней фразе я всё таки успел схватить Ксюшу за локоть и, задрав чертову тенниску, обхватил ладонью её упругую ягодицу.

— Я на тебе женюсь, — мое утверждение прозвучало прямо в пухлые приоткрытые губы, которые я слегка, но ощутимо прихватил зубами. Выгнувшись навстречу, Ксюша охнула и прошептала на выдохе:

— Я не хочу…

— Обманщица… Влажная, но не хочешь? — одной рукой я продолжал держать её за бедро, а пальцы другой по-хозяйски просунул под белье и принялся медленно растирать тягучую влагу по кругу, заставляя пигалицу стонать.

— Замуж не хочу…

— А меня…

— Тебя — да.

Это "да" прозвучало как самое сладкое согласие в мире. Одним быстрым движением я посадил пигалицу на ближайший деревянный комод и отодвинув белье, вошел до упора, сорвав сдавленный хриплый крик из приотрытых влажных губ. С каждым новым толчком она выгибалась сильнее, словно желая высбодиться, но от этого эту дикарку и сумасбродку хотелось сжать еще крепче и никогда не отпускать.

Чтобы не сбежала…

Чтобы не натворила ничего нового…

Чтобы любила меня хоть на одну сотую также сильно, как я её…

До одури, до дрожи и бешенства…

Толчок, ещё один…

Я раствориося в эйфории и невероятных ощущениях, которые дарила близость любимого тела и вдруг подумал: может сделать ей ребенка, чтобы хоть на какое-то время её усмирить?

Нет, рано…

Это будет скандал вселенского масштаба, потому что пигалица просто выцарапает мне глаза, а значит, к такой глобальной войне нужно будет основательно подготовиться.

— Почему ты улыбаешься? — Ксюша почти сразу обмякла после оргазма, и прижалась голой, покрытой мурашками грудью ко мне, вызывая новый, непозволительно быстрый прилив возбуждения.

— Подумал, что ребенка тебе хочу сделать, — плотоядно ухмыльнулся я и приник к припухшим губам, наслаждаясь испуганным, но воинственным взглядом пигалицы.

— НЕТ!

— Пошутил я, малыш… Учись пока, я подожду.