– Это очень хорошо, – сказала Мария Федоровна, – что господин Одинцов имеет офицерский чин, для меня это говорит об очень многом. А теперь скажите-ка мне, господин капитан первого ранга, в чем все-таки вы видите свою, как вы выразились, задачу в отношении нашей России? А то вы так сочувственно говорили об узурпаторском якобинском режиме, возникшем на ее обломках, что мне даже стало страшно – не являетесь ли вы таким же якобинцем и разрушителем основ…

– В нашей истории, – ответил я, – Россия дважды переживала крах своей государственности и дважды возрождалась из пепла, как Феникс. В обоих случаях причиной катастрофического исхода была деградация правящих элит, не сумевших трансформировать государство в правильном направлении и ответить на вызовы времени. Для нас нет принципиальной разницы между вашей Российской Империей, возникшим на ее руинах, как вы выразились, якобинским Советским Союзом или нашей постсоветской буржуазной Россией. Россия – она всегда Россия, вне зависимости от своего государственного устройства. Сюда можно было бы добавить смутное время в начале семнадцатого века (случившееся из-за того, что пресеклась династия Рюриковичей, потомков Александра Невского) и смутные времена до и после царствования Петра Великого. Восемнадцатый век, в течение которого три императрицы всходили на престол либо в результате верхушечного заговора, либо откровенного дворцового переворота. Почему провалилось стояние на Сенатской площади? Да потому, что господа дворяне-диссиденты не позаботились обзавестись сколь-нибудь легитимным претендентом на русский престол. И во всех этих случаях, несмотря на все пертурбации, Россия все равно оставалась Россией. Запомните, государыня матушка-императрица – сколько бы раз змея ни сбрасывала свою кожу, она все равно остается змеей, а Россия, несмотря на все перемены режима, всегда остается Россией.

– Кажется, я поняла вашу позицию, – уголками губ улыбнулась вдовствующая императрица, – и могу сказать, что она мне нравится. Только можно ли узнать, каким образом вы собираетесь пытаться соединять несоединимое?

– У каждой из трех государственных систем есть свои положительные и отрицательные стороны, – ответил я. – От нынешней Российской империи стоит взять абсолютную монархию и унитарное государственное устройство. Одна страна, один царь на земле и один Бог на небе. При этом надо учесть, что у христиан и магометан Бог на небе все же один, просто зовут они его по-другому. От Советского Союза времен его расцвета нужно брать высокий уровень личной ответственности руководящего состава, научную и промышленную политику, а также отношение к народу как к важному стратегическому ресурсу, а, следовательно, системы государственного здравоохранения и народного образования, включая высшее, которые сейчас в России отсутствуют. От России нашего времени стоит брать отсутствие идеологической зашоренности. Пусть цветут все цветы, а болтуны всех цветов радуги болтают свои речи. Пусть агитируют за все хорошее против всего плохого, пишут прожекты и составляют петиции на имя государя-императора. Караться в уголовном порядке должны быть лишь только призывы к террористическим актам и насильственному ниспровержению существующего государственного строя, а также прямые действия подобного характера. За призывы к терроризму и насилию – каторга от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества, а за участие в террористических организациях и вооруженных формированиях мятежников – высшая мера наказания, сиречь виселица. И вообще, по опыту последних двух-трех столетий можно сказать, что определенного успеха Россия может добиться только при сильной твердой власти, способной в случае необходимости могучей рукой вздернуть огромную страну на дыбы и силой своей воли направить ее куда надобно, а не туда куда, хочется.

– Звучит весьма привлекательно, – благосклонно кивнула вдовствующая императрица, – особенно первый пункт вашей программы, предусматривающий сохранение в России абсолютной монархии и династии Романовых. Но только должна сразу сказать, что Ники страну на дыбы, как вы хотите, вздернуть не сможет, слишком слабые у него для этого руки и нерешительный характер.

– А вот вы бы, ваше императорское величество, смогли вздернуть страну на дыбы, – сделал я комплимент вдовствующей императрице, – я это вижу. Впрочем, к настоящему моменту невооруженным глазом видно, что после смерти супруги ваш старший сын совершенно потерял всяческий интерес к должности императора. Теперь вам и нам надо искать не те слова, которыми можно было бы попросить его уйти, а наоборот – слова, которые вынудят его остаться на своем посту до тех пор, пока не будет окончательно побеждена Япония, а его преемник, которого еще надо определить, не будет полностью подготовлен для этой должности. По-иному никак. Если ваш старший сын оставит свою должность раньше времени, может возникнуть ненужное напряжение, которое побудит некоторых ваших родственников к насильственным действиям по захвату трона.

Вдовствующая императрица еще раз благосклонно кивнула и, поднявшись со стула, в знак особой милости на прощание протянула мне руку для поцелуя.

– Да, Михаил Васильевич, – произнесла она при этом, – я тоже так думаю. Впрочем, я сама поговорю с Ники, чтобы он не дурил и взял себя в руки. В конце концов, он мой сын и должен слушать свою дорогую Маман. Что же касается вопроса о преемнике, то им может быть только мой младший сын Михаил, который сейчас носит титул Наследника Престола, и двух мнений на эту тему быть не может.

– Ваше императорское величество, – ответил я, прикладываясь к ручке, – я с удовольствием приму вашего младшего сына в качестве императора, потому что он честен, храбр, добр, прямолинеен и при этом обладает определенной харизмой, позволяющей ему руководить даже самыми дикими людьми. Единственный его недостаток заключается в том, что он сам не хочет трона, и в этом деле будет противиться вашей воле изо всех своих сил. В нашем прошлом, чтобы от него отстали с будущим императорством, он взял и женился на разведенке, отбив ее у своего собственного подчиненного. Но на этот раз не обязательно все случится точно так же, ведь есть и другие способы сделать себя непригодным к трону. Я имею честь быть лично знакомым с вашим младшим сыном, так что мое предположение опирается отнюдь не на какие-то книжные знания, а на оценку его личности. Один раз, в нашем прошлом, когда Николай трон сдал, а Михаил его не принял, монархия в России уже сгинула. Так что, ваше императорское величество, потом не говорите, что я вас не предупреждал. Вместо того рекомендую обратить внимание на вашу младшую дочь Ольгу. Кто его знает – может, для России снова пришло время Великой императрицы, которую на этот раз будут звать Ольгой.

Моя собеседница не нашлась, что мне ответить, и на этой, можно сказать, оптимистической ноте и закончился наш разговор с вдовствующей императрицей Марией Федоровной Романовой – дочерью, супругой и матерью абсолютных монархов, в некоторых кругах имеющей прозвище «Гневная».

1 апреля 1904 года 14:15 по местному времени. острова Эллиота, БДК «Николай Вилков»

Кандидат технических наук Позников Виктор Никонович, 31 год

Я чувствовал себя так, будто в одно мгновение лишился опоры. Алла уезжает… Она сама сообщила мне об этом вчера ближе к вечеру, фактически специально для этого постучавшись в мою каюту. Уезжает не только она – вся наша научная группа, за исключением, естественно, меня, находящегося под смертным приговором и помилованного чисто условно. Я остаюсь в одиночестве, ведь наши женщины были единственными, кто относился ко мне более-менее нормально.

Это было для меня катастрофой. Алла была той единственной, кого я с некоторых пор считал своим другом, который знает все мои недостатки и относится к ним снисходительно, который просто принимает меня таким, какой я есть. Впрочем, она и сейчас осталась моим другом, несмотря на то, что, может быть, мы с ней никогда больше не увидимся. Но мне от этого не легче. Ведь в глубине души я лелеял мысль, что у нас с ней что-нибудь получится… Кроме того, что она относилась ко мне с дружеским теплом, она ужасно заводила меня. Я часто позволял себе помечтать, что в один прекрасный день ЭТО случится… Я представлял, как она заходит в мою каюту, когда я сижу, уткнувшись в бумаги, присаживается рядом, и, как бы невзначай, кладет руку мне на плечо, слегка прижимаясь своей великолепной, скрытой за пушистым свитером, грудью. Меня обдает запахом женщины и горячая волна поднимается во мне, заполняя разум тягучей сладостной волной… Я чувствую ее губы возле самого своего уха… Я медленно разворачиваюсь к ней и вижу прямо перед собой ее широко распахнутые глаза, в которых горит желание, в которых явственно читается: «Ну, давай же наконец, дурачок, я хочу тебя!» И я, дрожа от страсти, весь объятый ее дурманящим теплом, принимаюсь жадно целовать ее губы, что доверчиво тянутся мне навстречу… Мы заваливаемся на койку, лихорадочно сдирая друг с друга одежду. И вот она лежит передо мной, вся обнаженная и невозможно прекрасная, с сияющими глазами и разметавшимися по подушке огненными волосами. Ее губы жарко шепчут слова страсти…

Почему-то я был почти уверен, что все так и будет. Мне казалось, что она слегка заигрывает со мной. Может быть, она ждала решительных действий с моей стороны? Теперь я этого уже никогда не узнаю. Каждый раз проклятая робость мешала мне действовать с напором. Неожиданно в голове возникала навязчивая мысль: «А что, если мне это только кажется, что она флиртует? Ведь я некрасив, немужественен, я не нравлюсь женщинам. Просто она добрая и ей меня жалко… Что, если она с ужасом и отвращением отпрянет от меня?»

Но теперь что толку сожалеть… Я, конечно, не мог скрыть своего шока, когда она сообщила мне о своем отъезде. Ведь я еще питал надежду… Весь мой «новый» мир вдруг рухнул, осыпавшись осколками на пепелище моей страсти. «Ради чего тогда все это? – раскаленной стрелой пронеслось в моей голове. – А может, пусть оно горит все синим пламенем? Она меня спасла тогда, она же меня и уничтожила сейчас… Изнасиловать ее прямо сейчас, унизить, и пусть потом меня убивают, мне все равно, ведь жизнь дерьмо, и никогда мне из него не выбраться…» Но я сделал над собой неимоверное усилие, и, кажется, она догадалась, чего мне это стоило. Через секунду я устыдился своих мыслей. Нет, все же тот неуравновешенный эгоист, которым я был раньше и который нынче все еще отчасти присутствует во мне, подает голос все реже и реже, и мне практически всегда удается его угомонить. Надеюсь, это было его последнее выступление… Я любезно пожелал Алле Викторовне счастья, хороня навеки свою эротическую мечту.

Похоже, ей и вправду было очень жаль и она искренне хотела устроить мою личную жизнь. Ненавязчиво она посоветовала обратить внимание на одну из местных клуш-учительниц, что с некоторых пор поселились у нас на корабле, в одной каюте с нашими женщинами. Я даже не особо к ним приглядывался. Все они выглядели довольно чопорно и неприступно, даже в одежде двадцать первого века – этакие «синие чулки». Какие-то вечно пугливые, настороженные. Собственно, я даже не обращал на них особого внимания. Скучные, сухие, блеклые серые мыши – вот и все, что я мог бы о них сказать. Одна из троих постарше остальных, директриса, во как… Ей что-то около сорока пяти. Ну да – ее-то как раз и сватает мне моя несостоявшаяся рыжеволосая мечта… Другой, конечно, мог бы обидеться на моем месте, гордо сказав: «Благодарю, но я сам о себе позабочусь!», но мне отчего-то стало интересно, когда Алла принялась рассказывать про эту самую Марию Петровну. Мне было необыкновенно приятно узнать, что та спрашивала про меня, да еще и комплимент сделала, будто я на Грибоедова похож. Как же, помню, в школе проходили, портрет его в учебнике литературы был – в очечках такой, с воротничком стоячим… «Карету мне, карету! Искать поеду я по свету, где оскорбленному есть чувству уголок…»

Вот не знаю почему, а польстили мне слова про Грибоедова, хотя я особого сходства у себя с ним не находил – даже улыбнулся про себя такому сравнению. Но сам факт того, что во мне видят достойного интеллигентного человека, ассоциируемого с великим поэтом и писателем, несказанно воодушевил меня. Да еще Алла сказала, что этой самой – Марии, как ее там – не нравятся военные. Уже одно это было в моих глазах плюсом в пользу женщины, так как сам я военных тоже терпеть не мог.

Словом, я решил последовать дружескому совету Аллы. Но вот только как это сделать? Моя проклятая застенчивость мешала мне просто подойти к этой женщине и заговорить. Пока наши собирались в путь, я обдумывал варианты знакомства. Правда, Алла тактично предложила мне как-нибудь зайти к ним в каюту на чай, но я решительно отверг это предложение. Их же там аж шесть женщин! Причем три из них – совершенно чужие, незнакомые, с другим мировоззрением. Нет, это слишком для моей хрупкой психики. Я буду стесняться, мямлить, ронять ложки – и в итоге просто опозорюсь и произведу не очень хорошее впечатление, после чего никто из этих учительниц и знать меня не захочет, не говоря уже о каких-то отношениях! Тут надо как-то по-другому действовать…

Долго я думал, и для начала решил просто приглядеться к этой самой Марии Петровне. Я подстраивал так, что мы несколько раз будто бы невзначай сталкивалась в коридоре, когда эти три дамочки приходили с работы. И верно – не без удовольствия я заметил, что директриса смотрит на меня с явным интересом; она довольно откровенно щурилась в мою строну (видимо, как и я, была близорука), и только хорошие манеры не позволяли ей достать лорнет и разглядеть мою персону как следует с ног до головы.