Как-то вечером, промокая истерзанное кровоточащее тело, Джой задумалась. Почему отец не послушал мистера Фелисити и не прекратил ее пороть? Или мистер Фелисити решил хранить молчание? Невозможно, ведь тогда он оказался бы ничем не лучше отца!

Осторожно укладываясь в постель, она размышляла: значит, не только Ларсены скрывают происходящее в их доме, в их жизни. Так делают все. Даже семья Фелисити показывает другим лишь то, что хочет показать. Между тем аннотация на книге, написанной мистером Фелисити, упоминала какие-то «личные трудности автора». Еще был обрывок спора – его невольной свидетельницей Джой стала во время одного из своих воскресных визитов в их дом.

– Он не станет меня слушать ни за что на свете! – долетел сердитый голос миссис Фелисити из-за дверей библиотеки, куда Джой направлялась за книгой.

– Ну а что могу сказать я? Он добрый христианин, Женевьева. Господь его наставит.

– До сих пор Господь не очень-то хорошо справлялся с этой задачей…

Даже сквозь закрытые двери Джой ощутила волны злости, всколыхнувшие воздух. Наконец мистер Фелисити произнес:

– Надеюсь, сама ты сейчас молишься как раз о прощении и наставлении.

– Я хотела сказать, что он не следует наставлениям Господа.

Когда Джой передала беседу Рут, та заметила:

– Они обсуждали нашего отца, ты же понимаешь.

– Нет, не отца, – возразила Джой.

– Ну, конечно. Кого же тогда? – поинтересовалась Рут вкрадчивым шелковым голосом.

– Не знаю. Только не отца.

Как-то утром Джой, которой было уже пятнадцать, развешивала свои окровавленные простыни после очередного наказания и думала: сколько лет ей должно исполниться, чтобы отец счел неприличным видеть ее обнаженное тело, перегнувшееся через край кровати, и тем более применять к этому телу насилие? Позже Рут шепнула:

– Слушай, он никогда не наказывает тебя во время месячных.

Видимо, походы Джой с газетными свертками к мусорному баку информировали отца о кровотечении дочери и вынуждали не трогать ее. Рут улыбнулась:

– Какая жалость, что в этом месяце менструация будет идти долго-долго… И все следующие менструации – тоже.

Если большинство замыслов Рут нацеливались на то, чтобы раздосадовать отца или причинить ему неудобство, то идея уничтожить фотографии была направлена исключительно на удовлетворение сестринской жажды мести. Джой не испытывала ни малейших угрызений совести, открывая старый альбом с зернистыми снимками свадеб и младенцев давно умерших людей – снимками, чьи уголки едва держались в маленьких бумажных треугольниках на толстых черных листах. Первую страницу занимала свадебная фотография родителей. Жестким ластиком для чернильной ручки Джой аккуратно потерла лицо отца, легонько смазала его черты – любой решит, что это лишь прискорбное действие времени на бумагу. Рут похвалила шепотом:

– Идеально.

Через несколько недель Джой стерла отцу один глаз, часть ботинок и фона – «состарила» снимок в разных местах, чтобы следы времени выглядели естественно. Затем перевернула страницу, затерла кое-что на древней свадебной фотокарточке родителей отца и на его совместном фото с родителями и дядей Биллом – причем дядю Билла не тронула. Нашла страницу с младенческими фотографиями: сама Джой, Рут и Марк. Поднесла ластик к своему фото… однако хорошего понемножку. Джой не коснется ластиком этих невинных лиц, даже своего собственного.