Откинулся на стуле и отвернулся.

Я терпелив, но пару минут наедине с сестрой — мне хочется встать и уйти.

Алле Марина сама рассказала про бизнес нашего отца, про то, что после его смерти мы начали устраивать аукционы. Рассказала и сама же испугалась, когда Алла начала болтать языком.

Марина больна, не мог здоровый человек решить, что убийство свидетелей — это выход.

— У меня предложение, — повернулся к сестре. — Я нашел хорошего адвоката. Он с твоим делом ознакомился. И может тебя вытащить. С тем условием, что ты ляжешь в клинику на лечение. На год минимум.

Марина засмеялась. Скованными руками заправила за ухо грязные волосы.

— Не нужна мне никакая клиника, Мирон, — смех оборвался так же резко, как и начался. — Еще не хватало. Чтобы по городу слух пошел, что я чокнутая? Кто тогда на мне женится? Какой-нибудь босяк, бармен из забегаловки? Или вдовец с прицепом? Ты понимаешь, что репутация для девушки — это всё, Мирон. Меня и так здесь закрыли. И все знают. Мне теперь отмываться и отмываться. Из кожи вон лезть придется. Никаких клиник, дорогой, еще и на год. Забери меня отсюда немедленно.

— Марин, так не получится.

— Сделай, чтобы получилось.

Пожал плечами. Сестра не слышит, что других вариантов у нее нет просто, либо больница, из которой через год она сможет выйти.

Либо Марина сядет, надолго, и тут уже ничего не сделать.

— Ответь на вопрос, — подался вперед, поймал ее злой взгляд. — Ты ведь знала про отца. Что он Яну преследовал. Почему молчала?

Марина уставилась в стену.

Мне ответ и не нужен, но пауза давит.

Так и промолчали, оставшиеся минуты, пока не раздался лязгающий звук. Открылась железная дверь.

— Кавьяр, на выход.

— Что тебе привезти? — поднялся. — Я привозил одежду, поесть, тебе не передали?

— Вытаскивай меня отсюда, — она вскинула голову. — Иначе я всем все расскажу про аукционы. И вы с Русланом сядете следом за мной.

— Вперед, — отозвался.

И я не блефую.