– Что ты медлишь? – скрипел сквозь боль, волочил ногу и проклинал всеми силами жажду подвига.

Витя уперся безразлично в дерево, прислонил лоб к сырой коре. Могильный холод сковал конечности, разливаясь свинцом по венам. Зажигалка выпала. Он стоял, глядя сквозь темноту век, сквозь гнилую древесину в землю, в сплетения корней, обвивающих ржавые кости. Крики отдалялись, стихали за стуком крови в ушах. Взгляд полз червем вниз, извивался, тускнел.

В обволакивающей черноте ослепил огонь. Тело полыхнуло, а затем дернулось назад – его тащили от пламени, и голос Гриши звенел: «Сейчас займется! Ну же! Шагай!». Они упали в грязь. Сквозь чадный гул в голове проступил скрежет пробудившейся могрости.

Кора шипела. Сгустки дыма истошно вопили, а войнуги корежились в траве судорогами. Вокруг пылающего дерева бесноватым носился Сыч. Аня держалась за него взглядом, заставляя ноги шевелиться, выжимая остатки энергии из злости. Она готовилась к схватке, но Сыч слепо лупил футболкой корни. В метре Витя и Гриша с закатившимися глазами бились в приступах.

Земля дрогнула от раската, блеснула молния. Небо втянуло смерчем ветер, бурля тучами, низвергая на землю удар. Гром прошел сквозь тело, остановив на миг сердце, и ужас, и крик. Хлынул ливень. Аня оттолкнула Сыча от гаснущего пламени, свирепо набрасываясь ударами. Тот пошатнулся, принюхался и одичало ринулся, впиваясь мертвой хваткой в шею. Аня заскользила по грязи, утягивая противника в свалку покрышек. Удавка его рук смыкалась, дождь размывал взгляд – Аня незряче барахталась, срывая с его шеи кулон, царапая израненными пальцами оскалившееся лицо. Сыч больше не напоминал Костю Сычева, угрюмого и молчаливого, олицетворяющего контроль. Он натужно сопел, выпучив круглые глаза, подчиняясь хищным рефлексам. Перед Аней запрыгали пунцовые точки, и в той кровавой россыпи оскаленную физиономию Сыча снес удар. Аня закашлялась, схватилась за горло. Жадно глотнула едкий воздух. Гарь отравляла горечью, отторгалась спазмами. Дышать, дышать, лишь бы дышать.

Слабый хлопок по щеке. Аня открыла глаза, смутно понимая, что её свалил обморок. Над ней склонился Байчурин, испачканный сажей и с кровоточащим порезом на лбу. Он что-то спрашивал – она мотала непонимающе головой. Байчурин отдалился, устремляясь на лай. Натравленный Гром, свирепо вздрагивал и прыгал, не позволяя Сычу шевельнуться. Байчурин подхватил с земли секиру и потянул за шкирку избитого Сыча, волоком возвращая к тлеющему стволу дерева. Он прислонил его к истлевшей коре, выровнял окровавленную голову, а затем замахнулся – и Аня зажмурилась. Удар рассек древесину. Она в ужасе распахнула глаза: Байчурин рубил над рыдающим Сычом дерево. Дым обретал очертания, сбивался в сумрачные образы.

Аня поплелась к Байчурину, огибая протянутые руки призраков, их шипящие проклятия и безглазые лица. В отдалении всхлипывал заплаканный Витя. Гриша зажимал уши руками, роняя на неразборчивом диалекте слова.

– Оставь их! – крикнул Байчурин, замахиваясь.

Хрясь – брызнули искрами щепки. Сыч поскуливал, закрывая опухшее лицо.

– Нам не выжить? – спросила Аня, наблюдая сквозь стену ливня, как лесничий опять и опять полосует секирой дерево.

Пламя давно угасло. От войнугов среди мусора остались обугленные корни и кости жертв.

– Его нужно подсечь. – Байчурин приложился секирой к стволу. – Подсечь, чтоб высохло. Там гниль внутри. Яд. Они бредят, – пояснил при взгляде на мальчишек. – Поможешь?

Аня проследила за его взглядом и опознала в траве топор. Рука неуверенно сжала деревянную рукоятку, вес стали пошатнул равновесие.

– Корни руби! – перекрикивал Байчурин скрежет призраков. – Весь яд – в них!

Гроза унялась. Мерный дождь шумел ненастьем, смывая дым и скрежет, затапливая ложбину. Удары звенели глухо, трещала кора. Деревья ратью сокрыли исход сражения.