– Знаете, мы хотим забрать Витю к себе, в Воронеж. Чтобы он поступил в университет.

Тусклый взгляд дяди немного посветлел.

– Забрать? Угу. – Он сделал глоток воды, вытер рот грязным рукавом толстовки. – Всех нужно забрать из этого распроклятого места. – Дядя посмотрел на нее волчьим взглядом, будто разделяя с ней уже общую, знакомую тайну. – Я и на заработки поехал ради… всё ради того, чтобы их забрать. А она уперлась.

Аня заставила себя сохранить видимое равнодушие. Она откусила ломоть хлеба.

– Дине здесь нравилось.

Дядя брякнул:

– Ни капельки. Никогда ей здесь не нравилось, уж поверь.

Столкнувшись с ним взглядом, Аня отвернулась.

– Впервые слышу.

– Вас, детей, берегут. Берегут. А ее? Ее я не уберег! – Он посмотрел на свои руки в синяках, будто на чужие.

– От чего?

Но дядя лишь грустно кивал собственным мыслям.

– Они их растревожили, – повторял, – растревожили. Норы в лесу. Растревожили и не погубили. Ложь. Ложь и обман. А она поверила. Она впервые поверила, что можно закончить.

– Что закончить?

– Эту повинность. Все ее обманули. Все. Оставили на съедение. Расплачиваться. Их страдания заслуженны. – Улыбнулся. – Я узнавал. Никто не избежал мести.

Аня уже начинала беспокоиться, что так и проявляется белая горячка.

– Мести? Дядь Толь… Кто ее оставил?

Он посмотрел незнакомцем, глаза его заблестели слезами. Аня онемела, руки нервно крошили хлеб.

– Она ведь не хотела рожать. Я ее уговорил, – сознался шепотом. Ударил себя в грудь. – Такая красавица! Мне не мечтать даже. – Он склонил голову. – Такая девушка меня полюбила. Я так хотел, чтобы она меня полюбила.

Ане было и жутко слушать, и любопытно. Она сидела, боясь шелохнуться, а дядя бессвязно вспоминал: