Чёрт! Ни один минет не стоил таких денег! Однако, Герман платил не только за секс, но и за верность, чистоплотность, уверенность в том, что не обнаружит никаких сюрпризов ниже пояса. Никаких инфекций, незапланированных беременностей. Платил за умение держать себя на людях, подавать в лучшем виде, как запечённого кролика под соусом из чернослива.

Ровно в оговоренное время Герман остановился на знакомой узкой улочке, позвонил «сестричке», сказал, что ждёт. Охренеть, какой хороший, мать его, старший, черт его раздери, брат!

Давно спала оглушающая июльская жара, и несмотря на близость осени, погода всё ещё стояла летняя. Ярина выскочила из подъезда в светлых брючках, обтягивающих стройные, при этом сформировавшиеся, бёдра, и широкой футболке с забавным принтом, заправленной одной стороной за пояс. За плечами кожаный рюкзачок, на ногах кроссовки, неизменные разные носки, в этот раз с блёстками. Что и говорить, роковая дама сердца во всей красе.

За руку она тащила Царевича свет Елисея, одетого, как типичный восемнадцатилетний пацан. Узкие, короткие джинсы, заставляющие Германа содрогаться каждый раз, когда он видел обтянутые тканью, тощие ноги, и толстовка. Выделяла Елисея причёска, вернее, цвет волос. Розовый! Короткие волосы торчали равномерным ярким ёжиком, вызывая желание сбрить его к чертям. Справедливости ради, не так и много видел Герман выпускников школ, может, они сейчас все как один шокируют окружающих яркими красками на бестолковых головах.

Ярина забралась на заднее сидение. Елисей успел оглядеть её сзади, плотоядно улыбнуться, нервно облизнуть губы, жадно сглотнуть, пока та устраивалась, только потом уселся сам. Герман с методичностью ребёнка с отставанием психического развития считал до пятидесяти и обратно, лишь бы не размозжить розовую голову наследника благородного семейства.

Герман отлично понимал, Елисей — парень Ярины, имеет право смотреть сколько угодно, тем паче — никто не возражает. Отдавал себе отчёт, что розоволосое недоразумение не только смотрит, но и делает массу других вещей, возможно, таких, до которых извращённый опыт тридцатитрёхлетнего мужика не доходил.

Когда пускаться в тяжкие эксперименты? Герман отлично помнил себя в восемнадцать. У него срывало крышу просто от факта дозволенности секса. Хотелось попробовать всё, испытать на собственной шкуре все виды и вариации, хоть сколько-нибудь укладывающиеся в понятие «нормы». Фольклорная парочка должна пройти тот же путь понимания, принятия собственной сексуальности.

Благие мысли, самовнушение не помогали. Каждый раз, когда Герман бросал взгляд через зеркало заднего вида, возникало с трудом контролируемое желание вдавить тормоз, выскочить из автомобиля, вытащить розовоголового и размозжить его череп о капот.

Нужно заканчивать с этим дерьмом! Хватит играть в добренького братика, надоело представлять, как убираешь с дороги тщедушного «соперника», совсем мальчишку. Вдавливаешь в себя на удивление ладное тело Ярины, впиваешься в губы ненасытным, жадным поцелуем, а потом любишь, любишь, любишь её до головокружения, потери дыхания, прекращения активности головного мозга, асистолии, попросту — смерти. Потому что после такого рая жизнь на земле не нужна.

Он ещё раз посмотрел на заднее сидение. Ярина, подвинувшись к окну, рассматривала знакомые пейзажи, дула на стекло, водила пальцем, оставляя какой-то рисунок. Елисей пытался пересесть ближе, перебирался по сантиметру на правую сторону, протянул руку, чтобы обнять. Не тут-то было, Ярина увернулась.

Герман давно приметил, девушка не позволяла Елисею никаких публичных поползновений, демонстраций близости, кроме детсадовского держания за руки. Ничего удивительного. Ярина до двенадцати лет жила в Приэльбрусье. В небольшом городишке, где основная часть населения придерживалась консервативных взглядов. Насколько Герман знал, там не принято выражать свои чувства публично. Никто не станет целоваться на глазах спешащих прохожих, не будет ходить обнявшись. Традиции, в которых человек рос, так или иначе оставляют след в подсознании. Тому, что «сестричка» ускользала от объятий своего парня, Герман не удивлялся. Скорее бесился, что розовая башка не понимает особенностей собственной девушки. Идиот! Какой же идиот! Мозги внутри черепушки такие же розовые, как торчащие снаружи волосы.

— Не заберу, дела, — коротко бросил Герман Ярине, когда та выбиралась из авто. — Доберёшься сама?

— Конечно, — кивнула «сестричка». Герман оценил задорно покачнувшийся хвост и попу в светлых брюках, сквозь которые просвечивалось крошечное бельё, почувствовал характерную тяжесть в паху.

Всё! Хватит! Достаточно с него! Чаша терпения переполнена. Он взрослый мужик, со своими интересами, проблемами, бесконечными делами, потребностями. Представлениями о жизни, куда не вписывалась девятнадцатилетняя пигалица, занимающаяся сексом с мудозвоном с розовыми волосами.

Твою мать! Ярина, его Ярина трахается с игрушечным, тощим Кеном! В голове звучало: «I"m a Barbie girl, in a Barbie world. Life in plastic, it"s fantastic! You can brush my hair, undress me everywhere.»*

Хватит представлять одну картинку отвратней другой! Пора перестать думать об этом. Нужно сменить Ангелину на Даздраперму — разнообразие утихомирит разбушевавшуюся фантазию, отвлечёт от снедающих мыслей.

В тот день Герман ничего менять не стал, от встречи со счастливой, горящей желанием рассчитаться за подарок, Ангелиной отказался. Мысль, засевшая с самого утра — отправить любовницу в бессрочный отпуск, — не давала ему покоя. Насквозь фальшивый суррогат переставал удовлетворять его потребности.

Производственные проблемы закрутили почти до одиннадцати вечера, Марков выходил из офиса одним из последних, не вызвав удивления у охраны. Привычная картина — глава и владелец компании стабильно задерживался на рабочем месте до ночи несколько раз в неделю. Особенно часто в последние месяцы.