Свинец. В горле, вошел глубоко в его плоть. С одной стороны горла. Твердые куски вонзились в левый висок. Левое ухо повреждено и кровоточит. Пуля прошлась по левой щеке и подбородку. Нижняя губа порвана. Зубы выбиты. Он выплевывает осколки. Очень больно, но глаза целы, он видит хорошо.
Пригнувшись, он торопливо исчезает за южной стороной церкви.
Сумерки такие ровные и серые, все кругом покрыто пеленой снега, что его фигура не отбрасывает тени. У него нет тени. Нет ни жены, ни детей, ни матери, ни отца, все ушло, украдено, использовано и выброшено, нет ни зеркала, чтобы посмотреть в него, нет никакого подтверждения тому, что он существует, нет тени. Только отпечатки ног на свежем снегу, которые все-таки говорят о том, что он существует, только следы ног и ненависть, как у Клода Рейнса из "Человека-невидимки", которого определяли по его следам и ярости.
Он лихорадочно ищет лазейку, торопливо осматривая каждое окно, мимо которого проходит.
Практически все стекла в них выбиты, но железные решетки целы. На оставшихся стеклах за решеткой сохранились едва узнаваемые религиозные символы и фигуры, иногда напоминавшие уродцев, таких же непонятных, как расплывшиеся свечи.
Предпоследнее окно около алтаря полностью отсутствует: ни железной рамы, ни решеток, ничего. Гранитный приступ основания окна находится в пяти футах от земли. Он подпрыгивает, как заправский гимнаст, и хватается за него, подтягивается и заглядывает в темную церковь, с какими-то непонятными извилистыми линиями ярко-оранжевого, зеленого, желтого и голубого цветов внутри нее.
Слышится крик ребенка.
Когда Пейдж бежала по центральному проходу церкви, стены которой были исписаны вдоль и поперек, ей казалось, что она плывет под водой, где-нибудь в Карибском море, между яркими светящимися кораллами, подводными водорослями, со всех сторон качавшими своими разноцветными листьями.
Раздался крик Шарлотты. Добежав до ограды алтаря, Пейдж развернулась, чтобы увидеть вестибюль. Тыча "моссбергом" то вправо, то влево, она лихорадочно пыталась отыскать Другого, но увидела его лишь, когда Эмили крикнула:
– Он в окне, лови его!
Он действительно пролезал через окно в южной стене церкви, и на фоне уходящего дня и падавшего стеной снега казался темным пятном, отдаленно напоминавшим человеческую фигуру. Сгорбленный, с опущенной головой и свисавшими руками, он больше напоминал обезьяну.
Ее реакция была мгновенной. Она без колебания выстрелила в него из "моссберга".
Даже если бы он был не так далеко, он сумел бы увернуться, так как двигался в то время, как она нажала на курок. С мягкой грацией волка он, казалось, стек с подоконника на пол. Пуля прошла, никого не задев, через то место, где он только что был, в щепки разнеся раму.
Опустившись, видимо, на четвереньки, он спрятался между скамейками, где было особенно темно. Если бы она пошла за ним туда, он мог бы неожиданно напасть на нее и убить.
Она прошла за ограду алтаря и через святилище, туда, где стояли Марти и девочки, продолжая держать пистолет наготове.
Вчетвером они спрятались в соседнюю комнату, которая, видимо, служила когда-то ризницей. Оконные переплеты пропускали достаточно света, чтобы рассмотреть три двери, не считая той, через которую они вошли.
Пейдж закрыла дверь в святилище и попыталась запереть ее. Но в ней не было замка. Не было и мебели, чтобы забаррикадировать ее или подпереть. Марти открыл одну из дверей.
– Чулан.
Через дверь, которую открыла Шарлотта, ворвался резкий ветер со снегом. Она тут же захлопнула ее. Открыв последнюю дверь, Эмили сказала:
– Лестница!