– Принеси хмельного арака, да побыстрее.
– Мой господин, я не ослышался? – удивленно задал вопрос Абдурахман.
– Я сказал арака, или ты плохо слышишь. Если так, то я поручу тебя Мамеду, он живо тебя вылечит и прочистит за одно уши!
Векиль побледнел от страха и бегом бросился выполнять распоряжение наместника. Тем временем, Завулон пришел в себя, поднялся с помощью Мамеда с пола и с грустью взирал на эту сцену. Фархад Абу-Салим подошел к нему. Его внимание привлекла поблескивающая на груди Завулона золотая звезда Давида. Он схватил талисман правой рукой и с силой рванул на себя. Звенья цепи не выдержали мощного рывка, одно из колец дало слабину, и звезда Давида оказалась в руках у наместника.
– Это единственное, что тебе достанется на память о нас, не считая старого хромого ишака, – с видом скорби и боли, тихо молвил Завулон.
Фархад вновь задрожал, его лицо исказилось гримасой ярости. Сдерживая свой пыл и пытаясь как-то унять гнев, он с силой, швырнул от себя звезду Давида. Пролетев через весь зал правосудия, золотое украшение ударилось о стену, отрикошетило и упало в жаровню с раскаленными углями. Увидев это, Завулон упал на колени и принялся молиться:
– Тебе, мудрому, вечному, милосердному, взываю, Тебя славлю во веки, Тебя, позволившего мне смиренно стоять перед Тобой и войти в священное братство Великой Тайны. Пусть Божественная благодать Твоя снизойдет на мою голову и даст мне мудрость не оступиться в час испытаний, но пусть имя мое будет примером и ум мой будет находиться в присутствии святых праведников…
В этот миг, зал правосудия, неожиданно окутался густым, липким туманом. Всем присутствующим стало тяжело дышать. Темиш-паша, хватаясь за горло, в страхе бросился бежать но, столкнувшись с векилем Абдурахманом в дверях, упал, и сильно ударился головой о стену. Туман не рассеивался, а наоборот, становился все гуще и гуще. Не понимая что, происходит, Фархад Абу-Салим, в ужасе попятился назад, но стоящий по середине зала стол преградил ему путь. Этот туман, проникая внутрь с каждым вдохом в грудь Фархада, окутывал его душу холодным липким страхом. В этот миг, угрызения совести, странным образом, посетили Фархада, а в голове пронеслись страшные мысли, и вспомнился жуткий вчерашний сон.
– Что происходит? Зря я нарушил свое слово. Вчера, во сне, Иблис предупреждал меня, "не бей собаку, потеряешь друга". В наказание за мой поступок, этот проклятый иудейский мудрец, навел на меня свои грязные чары!
От сознания всего этого, Фархад Абу-Салим, упал на колени и стал горячо молиться, взывая к Всевышнему о милости. После первых слов молитвы, туман стал немного редеть и между южным и восточным окном, на стене, возникла панорама, с которой, ангелы в блестящих одеждах, с укоризной взирали на происходящее. В неописуемом ужасе, Фархад Абу-Салим, закрыл глаза, еще глубже погрузился в молитву, забыв обо всем. Сколько прошло времени, он не помнил, но очнулся тогда, когда Темиш-паша коснулся рукой его склоненной, в молитвенном экстазе, спины. Фархад встрепенулся и пришел в себя. Все было, как и прежде. Тот же стол, заваленный пергаментными свитками, громоздкий стул-трон, в неразберихе кем-то опрокинутый и лежащий на боку, труп тархана на полу, испуганные лица Темиш-паши, Мамеда и Абдурахмана, только Завулон почему-то лежал без признаков жизни у восточного окна, в полушаге от жаровни.
– Посмотри, Мамед, жив ли он, – испуганно спросил наместник.
Палач подошел к телу и пощупал пульс на шее Завулона. Убедившись, что тот жив, он произнес:
– Хвала Аллаху! Живуч, пес поганый!
– Позовите стражу, пусть они бросят чародея в подвал, да не в общий зиндан, а в отдельный. Его не трогать, до особого моего распоряжения, но глаз с него не спускать, – произнеся на одном дыхании свою речь, наместник поспешил быстро удалиться из башни Альгамбра.
Очнувшись в темной, сырой яме, Завулон мучительно пытался вспомнить, что же произошло ранее. Мысли сбивались и путались в голове, пульсирующая боль в висках и телесные физические страдания, от полученных побоев, мало способствовали работе мысли. Кое-как сосредоточившись, он, эпизод за эпизодом, восстанавливал картину прошедших событий. В итоге, кадры из недавно прожитого, сложились в единое целое. По-всему выходило, что он, Завулон, застрял в этой проклятой, вонючей яме на веке. Пересилив телесную боль, он поднялся с постилки из жухлой соломы и осмотрелся вокруг. Яма, в которой он находился, представляла, по сути, колодец, метра три в диаметре. Тусклый свет, пробивавшийся через решетку сверху, едва доставал до дна. Завулон поднял голову и посмотрел на решетку. Высота, до которой, составляла три человеческих роста. Полюбовавшись, на тусклый свет, Завулон начал внимательно исследовать стены по периметру. По-всему выходило, что зиндан был выдолблен в грунтовом слое твердого ракушечника.
Завулон, вновь, сел на солому, обхватил гудящую голову руками и начал усиленно размышлять, над тем, как выбраться из создавшегося положения:
– Не зная, где я нахожусь, подкоп вести бесполезно. Это займет много времени и сил, притом, грунт из выдолбленного туннеля здесь нигде не спрячешь, сразу станет заметно. Времени у меня, скорее всего, нет. Через день другой, наместник справится со своим внутренним страхом, и тогда, с новой силой возьмется за меня. Тархан мертв, а Аарон ждет меня в условленном месте. Если нет возможности бежать от сюда, тогда обязательно должен существовать другой, какой-то выход.
Завулон усиленно размышлял, пытаясь нащупать спасительную нить. Он, наподобие утопающего, готов был цепляться за любую соломинку. В размышлениях прошло несколько дней, но ничего путного на ум не шло. Спасительная соломинка, появилась неожиданно, вернее ее протянул тот, от кого Завулон никак не ждал помощи. В темной, сырой яме зиндана, несчастный узник уже потерял счет времени, понятие о котором, из-за отсутствия дневного света, складывалось из того, как часто его кормили, спуская вниз, в корзине на веревке, воду и пресную лепешку. Отчаяние заживо погребенного, полностью завладело его сознанием, а тупая пустота от безысходности, наполняла его душу. И когда, решетка поднялась в очередной раз, и сверху сбросили веревочную лестницу, привыкший к одиночеству и темноте, начинающий потихоньку сходить с ума узник, не сразу придал этому значение.
Яркий свет от горящего факела, резко ударил по глазам, привыкшим к мраку. Завулон прищурился, приподнялся на правой руке, опираясь на пол, застеленный прогнившей соломой, и посмотрел наверх. Оттуда, по веревочной лестнице, к нему вниз, спускался человек, держащий в свободной руке этот источник света, который так больно бил по глазам. Спустившись вниз, нежданный посетитель, укрепил факел в специальной нише, выдолбленной в стене, осмотрелся вокруг, и тихо задал вопрос:
– Эй, ты живой?