— Пойдемте в парк, Ника, вы хотели взглянуть на собственный садик императрицы, а его закроют вместе с музеем, но в парке можно гулять допоздна.

Ника следила за Виктором, про себя она свободно называла его по имени и ощущала гораздо ближе, чем он позволял себе это. Неожиданно взрослым женским чутьем провидела она в подробных рассказах о Павловске, пусть интересных и живых, стремление укрыться от того, что происходило между ними. Он говорил, чтобы не молчать, не смотреть, не касаться — а хотел-то именно этого! И она тоже. Но нельзя было, и потому Ника только слушала голос. Красивый…

И не только голос ей нравился! Статный уверенный в себе мужчина. Не мальчик, взрослый, густые волосы уже с седыми прядями, черты лица благородные, но не жесткие. Глаза серые, как воды залива в пасмурную погоду. А губы добрые. Улыбка ласковая. Только редко улыбается, чаще хмурится, тогда глубокая морщина залегает между бровей. Руки красивые…А выправка как у папы — армейская. Наверно спортом занимался много. Ника поняла, что бессовестно разглядывает Виктора, а он стоит и ждет, даже не противится этому. Но ведь понимает!

Ей стало неловко и она опустила голову, стала смотреть под ноги — на дорожку. Но долго так не выдержала и снова обернулась к Вяземскому. Улыбнулась, засмеялась, поймала его ответную улыбку и почувствовала себябеспричинно счастливой. Просто потому, что этот человек сейчас рядом!

В парке было еще светло, длинные вечерние тени ложились косыми темными полосами на газоны и дорожки. Сухая золотистая листва шуршала под ногами. И хотелось идти, идти… не нарушая пугливой тишины.

Парк оказался огромным! Ника не видела ничего подобного: старые могучие деревья, плавные изгибы реки, быстрины на перекатах, мосты, павильоны, скульптуры.

Вероника думала, что Виктор и о них расскажет, но он молчал. А взгляд его все теплел, и печальная улыбка часто трогала губы.

Ника шла рядом с ним, все дальше углубляясь в осенний мир парка. От центральной аллеи они забрали влево, посмотрели с высоты дворцового холма на Славянку и вернулись к собственному садику. Кое-где на клумбах еще пестрели осенние цветы, но в основном покачивались коробочки с семенами, а рядом торчали таблички с латинскими названиями растений. Листья с кустарников осыпались, “собственный садик” выглядел взъерошенным.

— Все же здесь летом гораздо лучше, — вздохнул с сожалением Виктор, оглядывая партерный цветник, — идем к трем грациям. Их Марии Федоровне на день ангела подарили.

— Правда? Удивительно, такой большой подарок, представляю упаковку с ленточками, — засмеялась Ника и пошла вперед, а Вяземский за ней. Она слышала его шаги, шорох листвы под ногами, так хотелось обернуться, и…

Она не знала что! Обнять? Да! Но как возможно? В музее это случайно вышло, Ника даже не поняла, как оказалась в его руках. И почему он стал молчалив? Словно отвечая на ее вопрос, он тихо сказал:

— Про парк можно вспомнить много интересного, но когда оказываешься тут, главным оказывается причастность. Чувствуешь себя одним с природой, красотой. И мысли дурные уходят. Павловск лечит…

Ника обернулась, Виктор остановился, так они медлили под старой, сросшейся тремя стволами липой и смотрели друг на друга. Молча.

Белка выглянула из-за ствола, спрыгнула вниз на газон, замерла.

— Ой, смотрите, — прошептала Ника

— Не двигайтесь резко, — также шепотом отвечал Виктор, — тихонечко доставайте орехи.

— Да…

А белка и не думала пугаться, напротив, увидев, что Вероника раскрыла сумку, рыжая попрошайка тремя большими скачками выбралась с газона на дорожку и снова замерла в полуметре от Виктора и Ники.

— На ладонь положите, дальше она сама разберется, — подсказал Виктор.

Ника медленно присела, протянула руку с раскрытой ладонью к зверьку.