Внизу лестницы Квасов выждал, не пройдет-ли кто. Моросил дождь. Двор был пустынен. Подкатил тележку, взвалил на нее сундук и незаметно выехал за ворота. До вокзала — рукой подать. Подъехал смело, позвал носильщика, потащили страшную ношу в багажное.

— Чижеленько, — сказал носильщик, — что там такое?

— Не знаю, браток. Гражданка одна в Москву переезжает.

— На двенадцатичасовой, багаж, — объяснил Квасов весовщику.

— Веревку надо, так не приму, — бросил тот, не отрываясь от газеты.

— Сейчас принесу…

Квасов оставил сундук на дороге и с облегчением, как по воздуху, бросился к выходу.

Очутившись на площади, преступник истово перекрестился на церковь.

— Богу слава! Надо будет что-нибудь пожертвовать на помин души новопредставленного раба божия Семена…

Домой идти не хотелось. Решил справить тризну по другу. Куда-бы зайти похмелиться?

— «Махну опять в «Америку»!».

Весовщик, наконец, покончил с газетой и сладко потянулся. Обратил внимание на сундук.

«Что же этот олух с веревкой? Бросил на самой дороге».

Подошел сослуживец.

— Хорош сундучек, Пров Павлыч. Чей это?

— В багаж. Привез какой-то дядя. За веревкой побежал. Да что-то долгонько нету, должно быть не найдет нигде.

— Хорошая работа, немецкая. С секретом должно быть.

Говоривший постукал о сундук носком сапога и… о, ужас!

Крышка быстро, бесшумно отскочила и весовщики увидели согнутую фигуру мужчины.

_{Крышка бесшумно отскочила.}

— Пров Павлыч! Пров Павлыч, гляди… Труп… преступление… Я говорил, с секретом…