Он проснулся на рассвете и нашел Хиваров снова за работой. Войдя в шалаш, он увидел, что человечья голова сделалась несомненно меньше, чем была. Очевидно, горячие камни, ударяя изнутри но коже, сжали ее, уменьшая ее объем, но не изменяя, однако, ее натуральных черт.

Разглядывая голову, он нашел в ней сходство с лицом, которое видел еще накануне, сходство, которое, имей эта голова больше отличительных признаков, могло бы вполне служить при опознании личности.

Из опасения, чтобы его постоянное присутствие не изменило к нему отношения Хиваров и, таким образам, не сделало бы невозможным наблюдение за дальнейшим развитием процесса, Мессер вернулся в свою палатку и провел остаток дня со своей записной книжкой и ярлыками, хотя, однако, он продолжал следить за двумя или тремя индейцами, все время вертевшимися у костра. День за днем повторялось то же, мертвая голова, несомненно, становилась все меньше, пока к концу недели она не сделалась величиной с человеческий кулак. Казалось, это удовлетворило ее собственника, так как более не применяли горячих камней. Желая узнать причину этого, Мессер зашел в шалаш и увидел, что сквозь губы головы была продета веревка, как бы для сжатия их, и такая же веревка высовывалась на макушке, — как бы вроде ручки или петли. Несколько стежков, закрывшие разрез на шее, довершили работу.

— Великолепно, — заметил Мессер через переводчика. — Я куплю его, если малый продаст.

Это предложение, казалось, не вызвало никакого интереса в молодом Хивари. Он пробормотал в ответ несколько туземных слов, и после неоднократных попыток Мессер понял, что тот не склонен расстаться с своим сокровищем, пока не будет выполнен известного рода церемониальный танец, очевидно, в недалеком будущем. После этого, если предложение будет достаточно ценно, белый чужестранец может получить голову. Хотя собиратель коллекций страшно желал обеспечить этот образец за музеем, но он понимал, что ему гораздо важнее удержать в памяти подробности процесса уменьшения, только что им виденного.

Два экземпляра голов уже находились в настоящее время на выставке в залах Всеамериканского музея — несколько худших, правда, но тем не менее — все же экземпляров. Опубликование директором музея добытых сведений ранее других придала бы этим образцам в научном мире большую цену, чем приобретение нового образца. Действительно, это был лишь случай, что он мог предоставить такую возможность своему старому начальнику. На следующее утро Мессер решил предпринять возвращение к цивилизованному миру возможно ускоренным маршем.

В этот вечер он лег спать рано, расчитывая пуститься в путь с зарею и чувствуя себя необыкновенно утомленным. Проснулся он в полночь, в жару и лихорадке, страшно страдая от головной боли. Он принялся искать на ощупь баночку с хинином, нашел ее и принял несколько горьких пилюль. На рассвете он уже лежал в бреду, не сознавая окружающего.

Придя в себя, он увидел одного из Хивари наклонившимся над ним и старающегося заставить его проглотить горькую, коричневого цвета жидкость.

— Убирайся к чорту отсюда! — прошептал он, желая крикнуть. Слабость его голоса поразила его, но он тут же внезапно понял, что не в состоянии поднять и руки.

Индеец удалился и Мессер слышал, как он снаружи кого-то звал. Скоро в палатку вошел житель деревни, имевший кое-какие понятия об испанском языке.

— Как долго я здесь нахожусь? — спросил его сухо Мессер.

— Может быть дней двадцать, сениор. Мы вас кормили, как могли, и давали вот это — это убьет болезнь. — Он указал на необделанную чашку с настоем из травы, принесенную сюда другим индейцем.

— Двадцать дней!.. Может быть пройдет еще неделю, чем я буду в состоянии снова пуститься в путь. Проклятый швед к этому времени будет уже близ дома!..

С присущей ему во всех действиях основательностью, Мессер принялся за восстановление своих подорванных сил, но, несмотря на все старания, истек почти месяц, пока он смог избавиться от последних приступов зловредной лихорадки и снова начал ходить. К этому времени он узнал, что ему также приходится отказаться от возможность приобрести голову, ибо голова, которую при нем приготовляли, исчезла, — продана, насколько он мог понять, иностранцу, личность которого, как и национальность, были неизвестны. Как только он был в состоянии предпринять путешествие, он направился на восток, идя обратно по тому же следу, по которому так давно пришел совместно с Боргельсеном. Сперва легкими переходами, затем, по мере возвращения сил, более продолжительными, он изо-дня в день продвигался вперед, пересек цепь гор и, наконец, достиг железной дороги.