— Но, дорогой Холмс! что же нам делать? Сейчас явится депутация, а вы в халате! Ведь, весь ваш гардероб раскраден!

Холмс затянулся и, выпустив целый клуб дыма, спокойно сказал:

«Ну и вы, дорогой Ватсон, не в праздничном костюме!

Я огляделся. Я был в потной, мятой рубашке. Я совсем забыл все, что произошло со мной. Теперь все вдруг припомнилось и я стал торопливо и довольно несвязно рассказывать о том, что случилось со мной.

Холмс слушал с холодным вниманием. Ни один мускул не дрогнул на его стальном лице. Только бровь (левая) подымалась все выше и выше, да клубы дыма делались все больше.

«Покажите остатки вашего костюма!» сказал он, наконец, когда я кончил свой рассказ.

Я пошел в прихожую и вернулся с остатками моего одеяния.

«Оденьтесь» — спокойно сказал Холмс.

Я напялил на себя жилет, фрак без фалд и детскую кацавейку, вместо моего изящного, нового пальто.

Холмс холодно посмотрел на меня и сказал:

«В этом костюме вам нельзя ехать на ужин».

Такое равнодушие к моему несчастью меня задело.

— Ну и вам, дорогой Холмс, тоже неудобно ехать в халате!

Холмс промолчал. Но, видимо, мое замечание кольнуло его.

— Почему вы через окно не позвали кого-нибудь? — спросил я, желая переменить тему разговора.

Холмс посмотрел на меня и сквозь зубы процедил: «Холмс помогает полиции, но у нее помощи не ищет».

Я смутился. Я понял, что мой вопрос был некорректен. Я не учел безграничного самолюбия Холмса. Я понял, как сейчас, в этот торжественный день своего юбилея, он страдал.

Вдруг раздался звонок. Экономка взвизгнула и кинулась на кухню. Мы посмотрели друг на друга.

«Я пойду открою» — нерешительно сказал я. У меня с собой револьвер!»

— Я сам открою, — холодно сказал Холмс.