Однако во второй половине ХХ века положение изменилось. Внезапно выяснилось, что у Мексики есть оружие, которому не может противостоять все невероятное могущество США.

Дело заключалось в высокой рождаемости мексиканцев.

Данный фактор не раз играл в истории важную роль. Механизм его был типовым для уже упоминавшегося конфликта между «варварами» и «империей». Как только «варвары», входя с «империей» в тесный цивилизационный контакт, перенимали у нее более продвинутую, более современную медицину (прежде всего, разумеется, нормы санитарии и гигиены), детская смертность у них резко снижалась, как, впрочем, снижалась и смертность населения вообще, происходил демографический взрыв и давление на границы «империи» существенно возрастало.

В случае с Мексикой реализовывался аналогичный сценарий. В рядовой мексиканской семье было обычным делом иметь десять-двенадцать детей, в то время как рождаемость белых американцев неудержимо падала: семьи даже с тремя детьми становились демографической редкостью. К тому же богатый сосед – это всегда соблазн: реки, полные меда и молока, неудержимо манят сказочным изобилием. И если ранее, примерно до 1970-х годов, иммиграцию мексиканцев на территорию США еще удавалось каким-то образом сдерживать (во всяком случае, чрезмерной она не была), то после победы либерализма, приведшей к прозрачности официальных границ, не осталось уже практически никаких препон. В Соединенные Штаты хлынул мощный людской поток, стремительно растекающийся в пространстве юго-западных штатов.

Всеми правдами и неправдами мексиканцы устремлялись в Америку, оседали там, находили работу, постепенно легализовывались, создавали семьи, рожали детей, зазывали к себе многочисленных родственников и знакомых. Этнический баланс стремительно менялся в их пользу. На рубеже XXI века один из американских аналитиков в тревоге писал, что «воссоединение Мексики и Техаса происходит на наших глазах, рутинно и тихо. Эту область уже вполне можно именовать Мезоамерикой». А влиятельный журнал «Экономист» в это же время приводил потрясающую статистику: оказывается, население крупнейших городов Калифорнии на 90 % состоит из испаноязычных граждан.

Причем, в отличие от европейских иммигрантов, которые чувствовали свое историческое родство и потому в «плавильном котле» Америки быстро ассимилировались, мексиканцы вовсе не стремились превратиться в «настоящих американцев», предпочитая сохранять и свою многовековую культуру, и свой язык. Их дети ходили в испаноязычные школы, сами они читали испаноязычную прессу и слушали испаноязычное радио, а телевизионная сеть, вещающая на испанском, контрольный пакет которой, кстати, принадлежал правительству Мексики, очень быстро стала одной из крупнейших телевизионных сетей США. «Внутри, но не вместе» – вот лозунг, под которым мексиканцы жили в Америке. «Америка – это не гринго. Америка – это мы!». Более того, в испаноязычной среде стало модой с презрением относиться ко всему, что составляло американский государственный официоз. В 1998 году, например, во время футбольного матча между Мексикой и США, проходившего, между прочим, в Лос-Анджелесе, мексиканские болельщики освистали гимн США и напали на человека, осмелившегося поднять звездно-полосатый американский флаг. Один из мексиканских студентов тогда заявил: «Дядя Сэм – no es mi tio»[1].

В общем, недалеки от истины были те американские политологи, которые утверждали, что мексиканская реконкиста уже началась, и предрекали в надвигающейся перспективе отделение испаноязычных штатов от США.

И вот этот момент настал.

Иллюзии о единстве страны развеялись окончательно.

На грандиозных митингах, собранных в столицах обоих штатов, Калифорния и Техас объявили себя сначала «свободными экономическими территориями», а затем, буквально через несколько часов после этого, – «независимыми государствами в составе Мексиканской республики».

Федеральное правительство США, разумеется, отказалось признать этот факт. Более того, оно заявило, что не признает его никогда. В самых резких выражениях, какие только допустимы в дипломатическом языке, оно потребовало от Мексики прекратить незаконную оккупацию и отвести войска за пределы международно признанных мексикано-американских границ.

Это был крик отчаяния. Можно представить себе, какие паника и смятение царили тогда в стенах Белого дома. По просочившимся в прессу сведениям, которым, еще неизвестно, можно ли доверять, мир в течение этих суток висел буквально на волоске. Предлагалось немедленно нанести ракетный удар по Мехико. Предлагалось высадить в Калифорнии и Техасе десант, который прошел бы по обоим штатам огнем и мечом. Предлагалось поднять в воздух стратегическую авиацию и разбомбить приграничные мексиканские города.

К счастью, ничего этого сделано не было. И не то чтобы панику победили разум и трезвый расчет. Нет, разум здесь был ни при чем. Просто через сутки о своей независимости объявили Невада, Аризона, Нью-Мексико, а еще через сутки – Флорида, где большинство составляли кубинцы и выходцы из стран Карибского моря.

То есть процесс пошел.

Глиняные ноги колосса начали подгибаться.

Будущее действительно наступило.

И оно действительно оказалось совсем не таким, как мы его представляли.