Исламские боевики шли, даже не пытаясь защититься от пуль, обжигаемые безумием вопящих человеческих орд. Потери среди них были громадные. В первые же часы наступления погиб, вероятно, каждый второй. Но как вода, накатываясь раз за разом, в конце концов промывает плотину, так их отряды, дробясь и снова сливаясь, просачивались сквозь смертоносный огонь. Стоило наметиться щели – и туда устремлялись сотни бойцов, стоило израильтянам выстроить оборону – и десятки шахидов, взрываясь один за другим, безудержно проламывали ее. Невозможно было оказать организованное сопротивление: толпы беженцев, гражданское население, хлынувшее от границ, превращали войсковые соединения в хаос. Израиль имел одну из самых боеспособных армий мира. В обычной военной кампании он, вероятно, мог бы в считаные дни разгромить любую из арабских стран. Возможно, он мог бы, как это случалось ранее, одолеть даже их совместный напор. Однако дикий водоворот, который воцарился в стране, парализовал ее действия. Артиллерия не знала, куда стрелять, авиация, наблюдая бесконечные колонны людей, не знала, кого бомбить, израильские танки, поспешно выдвинутые к границам, попали в ловушку, обтекаемые со всех сторон волнами человеческого потопа. Все это чудовищно перемешалось. Нельзя было отделить своих от чужих. Нельзя было зацепиться за что-то и утвердить спасительный фронт. Положение усугублялось еще и тем, что восстали более двух миллионов арабов, проживавших в Израиле. Положение их с самого начала было двусмысленным. С одной стороны, они были все же арабами и потому страстно хотели, чтобы Израиль был стерт с лица земли навсегда. С другой стороны, как граждане этой страны они пользовались многочисленными, весьма ощутимыми привилегиями, и вовсе не жаждали превратиться в господствующее, но нищее большинство, каковое представляли собой жители автономного Палестинского государства. Те в свою очередь считали израильских арабов предателями, жалкими отщепенцами, уклоняющимися от священной борьбы. Не раз раздавались из арабского мира гневные голоса, что в час расплаты эти двурушники заплатят за все. Они ответят и перед богом, который не прощает отступничества, и перед братьями-палестинцами, на страдания которых они закрывают глаза. Страх вывел израильских арабов на улицы. Уже через три часа после того, как прошумел над страной пылающий звездопад, весь Восточный Иерусалим превратился в кипящий человеческий муравейник. Волны его выплеснулись в израильскую часть города: толпы арабов продвигались по улицам, громя все на своем пути. Это была бушующая огненная стихия, извержение ненависти, которая питала сама себя. Полиция была не в силах ее сдержать, тем более что в город со стороны Иордании уже начали просачиваться отряды исламских боевиков. Ситуация ухудшалась с головокружительной быстротой. Снимки, сделанные из космоса, демонстрировали клубы дыма, поднимающиеся над городскими кварталами. Продолжать войну в таких условиях было бы самоубийством. В середине дня израильское правительство объявило об эвакуации еврейского населения Иерусалима. Премьер-министр печально сказал в микрофон: «Прощай, Мединáт Исраэ́ль…» – и можно считать, что именно с этой минуты Израиль из царства земного, преисполненного скорбей, вновь стал царством небесным…

Остальное можно без преувеличений назвать агонией. Причем следует отметить, что в обстановке грандиозного государственного апокалипсиса израильская армия все-таки совершила некое чудо: она сумела организовать вокруг Тель-Авива и Хайфы жесткие оборонительные рубежи, которые исламские боевики так и не сумели преодолеть.

И такие же жесткие оборонительные рубежи были образованы вокруг атомного центра в пустыне Негев, где находились запасы израильского ядерного оружия. Впрочем, уже на следующий день там высадился сначала российский, а затем немецкий спецназ, а еще через сутки были развернуты две полноценных бригады, взявшие объект под охрану. По крайней мере, эта проблема была решена безболезненно: начался демонтаж и вывоз спецоборудования и расщепляющих материалов.

Что же касается Тель-Авива и Хайфы, где на крохотных пятачках скопились миллионы людей, то мировое сообщество, пребывая в состоянии, близком к панике, не сумело им предложить ничего, кроме экстренной эвакуации.

Не могло быть и речи, например, о введении в Иерусалим миротворческих войск: это привело бы лишь к кровопролитным боям, исход которых прогнозировать не брался никто. И также не могло быть и речи о применении каких-либо политических санкций: против кого их применять, если войну ведет не конкретное государство, а «вооруженный народ».

Военное вмешательство ООН тем более не имело смысла, что на третьи сутки хаоса и резни южный Израиль вплоть до городов Беэр-Шева и Ашкелон оккупировали египетские войска – разумеется, под предлогом восстановления там порядка и мира, – а с севера осторожно, не ввязываясь ни в какие бои, начали продвигаться сирийские военные подразделения.

Вот когда пригодился американский военный флот. Особенно тот, который патрулировал акваторию Средиземного моря. Суда подходили вплотную к Тель-Авиву и Хайфе, загружались беженцами под завязку, так что даже палубы были черны от людей, далее они полным ходом следовали к берегам Турции, Греции и Италии, где освобождались от груза и брали на борт горючее, продовольствие, медикаменты.

Через сутки к ним присоединились российские, греческие, французские, итальянские корабли. Это, вероятно, была крупнейшая эвакуационная операция, какую только знала история. По масштабам она более чем в десять раз превосходила известную Дюнкеркскую операцию Второй мировой войны, когда с побережья Франции, уже наполовину разгромленной, эвакуировался блокированный там немцами английский экспедиционный корпус. Кроме того, в тот же день к берегам Израиля устремились тысячи частных яхт, рыбачьих шхун, прогулочных катеров, которые прямо с пляжей, с купальных причалов снимали людей, не сумевших пробиться к главным эвакуационным пунктам.

Никогда еще Запад не действовал в таком дружном единстве. В Южной Европе было отменено практически все обыденное пассажирское сообщение. Авиация и поезда перевозили исключительно беженцев, для которых по всей Европе срочно освобождались школы, гостиницы, туристические пансионаты. Около двух миллионов израильтян приняли в совокупности европейские страны, полтора миллиона расселились в Латинской Америке – в Бразилии, Чили и Аргентине, несколько сот тысяч рискнули, несмотря ни на что, уехать в Соединенные Штаты, и еще миллиону, по традиции выделив для этого Биробиджан, предоставила место Россия.

Еврейское государство перестало существовать. «Исторический казус», как его назвал один из исламских теософов, разлетелся на осколки новой диаспоры. В Иерусалиме была взорвана Стена плача и под ликование сотен тысяч людей, под беспорядочную пальбу, под огненные взрывы петард было провозглашено создание Великой Палестинской державы. Была заложена мечеть, долженствующая стать самой высокой в мире, и дана торжественная, священная клятва, что более ни один еврей никогда на эту землю не ступит. После чего в Палестине вспыхнула яростная гражданская война, немедленно перекинувшаяся на Иорданию и Ливан.

В этом заключалось некое символическое значение. Точно под ударами сарацинов пало древнее Иерусалимское царство, пал грозный Рим, пал великий Константинополь – казалось, мир вновь погружается в хаос «темных веков».

Особое впечатление на Запад произвело разрушение Золотых Ворот, через которые, согласно легенде, должен был прийти на землю новый мессия.

Теперь он, разумеется, не придет.

Мир погиб.

История действительно завершилась.

Неизвестно, чья была эта инициатива, но внезапно во всех христианских церквах Европы зазвонили колокола и звонили, не переставая, целых три дня – вселяя в сердца людей смятение и печаль…