— Саб Зеро, — выдал я.

— Сиб С’еро, — задумчиво повторил Синх.

И что это я ляпнул?! Нет, порой я вспоминал одноименного персонажа из известного фильма. Все-таки моя Сила — это Хлад. И я так же могу замораживать предметы прикосновением. Но какого черта меня дернуло назваться?! Хотя почему бы и нет? Не называть же свое настоящее имя…

— С’еро, ты готов? Нам пора выходить.

— Да, — ответил я на языке этого мира. Походную одежду и рюкзак с запасом еды слуги принесли еще прошлым вечером, а комплект оружия, с которым я тренируюсь, и так давным-давно хранится в мой келье.

— Идем.

И вот в очередной раз ворота монастыря остаются за спиной. В руке верное копье, на поясе ножны с мечом и кинжалом, в специальной сумке боевая цепь. Перевязь с ножами стягивает грудь, а под ноги снова ложится пыльная дорога. Под склон шагать легко и приятно, вдвойне приятно, учитывая, откуда я ухожу. Пение птиц, знакомый запах полевых цветов, сочная зелень травы — мир кажется свежим и необыкновенно чистым. Даже монахи, что встречались нам по пути через монастырь, приветливо кивали и провожали нас теплыми взглядами.

— Синх, можешь ответить на один вопрос? — я с трудом заставил себя сосредоточиться. Внутри все пело, радость бурлила в крови, так и подмывало отбросить всякую серьезность и вприпрыжку бежать по склону подальше от опостылевших стен.

— Да, конечно, спрашивай, — ответил он с опозданием, словно тоже задумался о чем-то своем.

— Почему, когда мы уходили, в монастыре к нам относились совершенно по-другому? — с некоторым трудом я сформулировал вопрос. Тяжело общаться на малознакомом языке, да еще стараться излагать мысли вежливо. А то, кто их знает… К оскорблениям, как я понял, здесь относятся очень серьезно.

Синх несколько мгновений смотрел на меня ничего не понимающим взглядом, а потом рассмеялся. Идеально ровные белые зубы блеснули на солнце.

— Извини, я забыл, что ты издалека, — сказал он отсмеявшись. — Это Путь — Путь Обучения, где младшие должны уважать старших, а старшие никому не должны отдавать предпочтения. Ничто не должно отвлекать ученика, ни гордыня, ни дружеские чувства. Любое чувство — это слабость, нарушающая гладь спокойствия — волнение, вносящее хаос в спокойные воды.

Я с трудом улавливал смысл красочных эпитетов. Все-таки мое знание языка оставляет желать лучшего.

— В обычное время мы ученики, а все остальные — либо другие ученики, либо учителя. И мы, и они должны поступать и вести себя, так как предначертано Путем Обучения. Сейчас же мы идем по Пути Защитника, и все остальные идущие по Пути Посоха — наши собратья по оружию, — под конец Синх расчувствовался и начал размахивать руками.

Путь Обучения, Путь Защитника… У здешних жителей немного другой способ мышления. Вроде и все понятно, но не до конца…

— То есть они просто делают то, что должны? — спросил я, отстранившись от эмоционального спутника.

— Нет, — Синх успокоился и продолжил спокойным тоном. — Они это делают, чтобы помочь другим идущим по Пути. Мы все один Дом, мы все одна семья. Когда дети растут — к ним необходимо относиться строго, чтобы помочь им вырасти сильными и самостоятельными. Но это не значит, что родители их ненавидят. Напротив, они это делают из-за любви.

Я задумался. По старой привычке сорвал тонкую травинку и зажал ее между зубами. Делают это из-за любви… Хе… Чем-чем, а добром и любовью действия моего сенсея и не пахнут, разве что садизмом. В лучшем случае он просто добросовестно делает свою работу. Работу… перед глазами мелькнуло лицо той девчушки в серой одежде. Мелькнуло и пропало, стертое усилием воли. Ничего, с этим разберемся потом… когда-нибудь.

Застарелое вспоминание испортило настроение. Мир уже не так ярок, да и желание бежать вприпрыжку пропало. Я просто иду быстрым шагом за своим спутником, временами оглядываясь по сторонам. А посмотреть есть на что. Похоже, мы вышли на главную местную дорогу. Недалеко от нее вьется речка, мимо проплывают возделываемые поля, почти на каждом копошатся коричневые фигурки крестьян. Навстречу то и дело попадаются телеги или просто группки местных жителей, куда-то спешащих. Пешие крестьяне при виде нас сходят с дороги и замирают в глубоком поклоне. Те, кто ехал на телеге, останавливаются и стоят, склонившись, рядом с ней. В такие моменты я стараюсь безразлично смотреть в затылок своего проводника. Эти постоянные согнутые спины заставляют меня чувствовать неуютно. Постепенно крестьяне попадаются все реже, долина сужается, полоса полей становится уже.

— Синх, я могу задать пару вопросов? — спросил я когда, наконец, дорога стала пустынной.