— Ничего себе пенсионеры. Особенно тот, который меня вырубил.
— Это Микула Селянинович. Легендарная личность, русский витязь, сил не меряно. Но последнее время сдавать начал. Старость. В прошлые годы он тебя по плечи в землю вогнал бы. Это, разумеется, метафора.
— Хороша метафора. У меня ощущение, что я до сих пор из земли выбраться не могу.
Рядом заскулили. Я подумал, что Дмитрий Анатольевич снова начал грустить, но звук уж больно походил на натуральный и доносился вроде как из-за стены.
Горбунок?
Великий Боян! Во всех этих передрягах я о нём совершенно забыл. И даже Водянкин, этот жук подводный, этот подлый перевёртыш, шпион проклятый о нём не вспомнил и ничего не сказал своим приятелям. Зато Горбунок помнил всё.
— Горбуночек, милый мой, — позвал я, — собачка моя хорошая, помоги мне.
Визг по ту сторону хлева стал радостней, по брёвнам заскребли когти.
— Надо ямку выкопать, Горбуночек, — начал объяснять я артефакту. — Подкоп надо сделать. Понимаешь?
— Лапками земельку рой, лапками! — пришёл мне на помощь жабоид.
Визг сменился сосредоточенным урчанием, как будто Горбунок и в самом деле рыл подкоп. Но в образе собаки у него это вряд ли получится быстро, особенно учитывая, что земля смёрзлась и стала твёрже камня.
— В крысу превращайся, Горбунок.
Спустя несколько минут я услышал шуршание осыпающейся земли и шелест соломы, а ещё через минуту ко мне на колени прыгнуло нечто-то холодное и мерзкое. Ядовитым блеском мигнули глазки-пуговички, раздался довольный писк. Превратился-таки. С детства не люблю крыс, брезгую, но сейчас не тот случай, чтобы вспоминать детские страхи.
— Скотч перегрызай, Горбуночек.
Крыса взобралась ко мне на плечо, перепрыгнула на спинку стула и впилась зубами в скотч. Путы ослабли, плечи распрямились. Как хорошо снова чувствовать себя свободным; сразу полегчало, вернулись силы, отступила головная боль. Сейчас бы ещё стакан конька и дольку лимона, и можно идти совершать подвиги.
Пока я предавался мечтам о выпивке, Горбунок освободил жабоида. Дмитрий Анатольевич зажёг свет, и от брызнувших в стороны голубоватых волн я зажмурился, а когда вновь открыл глаза, увидел корову, ту самую, к которой хотел прислониться головой. Честно говоря, это была не совсем корова, это был козёл — с длинной бородой и одним обломанным рогом. Он монотонно двигал нижней челюстью, пережёвывая сено, и инфантильно вздыхал. Хорошо, что я к нему не прислонился.