— Я понимаю ваш вопрос: дракон — символ добра, змей — зла, но Уроборос в самых древних египетских изображениях — просто змея, а змея, в том числе, и символ мудрости и спутник бога врачевания Асклепия. Учитывая медицинскую направленность большинства моих изобретений, я бы согласился на змею, и никаких лапок приделывать не надо, ни двух, ни четырех.[3]

Так и решили, художник быстро набросал новый щит: внутри разместил свернувшегося кольцом Уробороса, а за щитом поместил крест-накрест сложенные шпаги, именно рукоятками вниз, а не вверху[4]. Я заметил, что, если учитывать эфиопскую географию моих воинских подвигов, то можно использовать образ эфиопского меча:

— У меня такой есть, как символ власти командующего — выглядит вот так, — и я нарисовал слегка изогнутую саблю кеньязмача. Но сражался я не с такими же эфиопами, а с итальянцами, так что шпагу можно оставить или сделать европейский прямой меч вместо нее.

Высокие вельможи, ознакомившись с бумагами, сказали, что они в порядке и их вполне удовлетворили. Собрались было уходить, но я спросил графа, не знает ли он кого-нибудь, кто продает в Петербурге дом или особняк, достойный княжеского титула его владельца. C удивлением узнал, что поступило указание Его величества присмотреть мне за счет казны что-нибудь приличное и над этим сейчас работают специальные люди. Естественно, содержание дома будет за мой счет, но дарственная на недвижимое имущество мне будет вручена если не на днях, то в ближайшее время. Вероятно, будет даже выбор из двух-трех предложенных вариантов.

Вот и слава Богу, — подумал я, — одной заботой меньше, раз есть специально обученные люди.

Сановники покинули нас, забрав грамоты, и мы в течение получаса согласовали с герольдмейстером все детали гербы: щит получился правильным шестигранником, внутри свернулся алхимический змей Уроборос, все вместе напоминает молекулу бензола или головку болта. Поле щита разделили пополам: одна половина желтая, как ТНТ в виде порошка (напомню, что тринитротолуол на заре его синтеза в середине 19 века использовался как желтый краситель), другая половина щита — пурпурная как «Царьградский пурпур» и напоминает о царском происхождении Маши — все со смыслом. Подписал эскиз, что все меня устраивает и, простившись, пошел на выход, где мне сказали, что напротив, в Главном Штабе меня ожидает генерал Обручев Николай Николаевич.

Обручев представил мне двух офицеров — полковника Артамонова, Посла в Эфиопии и начальника конвоя миссии есаула Краснова. Сказал, что словарь пошел в набор и на днях типография выпустит сто его экземпляров: для членов миссии, библиотек Главного Штаба и Академии Наук, несколько экземпляров передадут в Русское Географическое общество, Московский и Петербургский Университеты и библиотеку ВМА.Потом генерал попросил нас занять одну из адъютантских комнат и меня три часа расспрашивали про Эфиопию, причем оба офицера старательно записывали. Артамонова больше волновало кто есть кто при дворе негуса, а Краснова — путь до Аддис — Абебы, несмотря на то, что их обещали встретить в порту Массауа.

Рассказал, что дорога из Массауа значительно проще, чем добираться из Джибути через пустыню. Если остались рельсы проложенной декавилевской железной дороги, то треть расстояния можно проехать на поезде, если рельсы сняли, то все равно осталась хорошая ровная насыпь до форта Мэкеле, сделанная моими пленными итальянцами и тигринья. Попросил присмотреть за крестом — памятником на могиле персонала Русского Госпиталя, которые были убиты итальянцами, пометил, где это на карте. Какую-то примитивную карту в Главном Штабе все же сделали, более подробную в провинции Тигре и схематичную от Мэкеле до Аддис-Абебы.

— Более подробные сведения об участке от Мэкеле до Аддис-Абебы должны быть у бывшего штабс-капитана Андрея Букина, который поменял русское подданство на эфиопское и перешел на службу начальником штаба негуса, где его зовут «Андрэ».

Попросил посла узнать его судьбу и судьбу своих переселенцев, которые осели в провинции Аруси — отметил, приблизительно где находится деревня «Павловка», возглавляемая старостой Иваном Павловым — «Иван-ага». Поскольку переселенцы подданство не меняли, обратился к русскому послу за защитой и покровительством им, как русским людям, живущим за границей. Предупредил о коварстве «ближнего боярина» Альфреда Ильга и князя Мэконнына.

— Из вашего рассказа, Александр Павлович, у меня сложилось впечатление, что негус, играя роль жестокого сатрапа, тем не менее, хочет провести какие-то реформы по европейскому образцу. А что императрица, какова ее роль?

Вы правы, Леонид Константинович, — ответил я послу, — какие-то реформы есть, например, введено начальное светское образование, но это было недорого, а там где требуются затраты, негус жадничает, хотя золота у него очень много. Любимое занятие — вместе со швейцарцем Ильгом стоить «воздушные замки» наподобие моста Манилова через пруд в его имении[5]. Императрица — женщина самостоятельная, волевая, мужа слегка презирала, самостоятельно командовала корпусом, но после случая с бегством ее войск, оставивших без боя форт Мэкеле, затихла, не знаю как сейчас. Очень не любит иностранцев, любых, и русских в том числе. Любит оружие, а не тряпки, лучший подарок — пулемет.

Краснов задал еще вопросы о ценах, где и что можно достать из продуктов и фуража. Я ответил, как мог, но сказал, что мои данные касаются Харара, так как в Аддис-Абебе я не был, а встретился с негусом на реке Аваше, что течет с запада на восток и исчезает в пустыне возле Джибути. Вдоль реки — неплохая дорога, по которой может проехать коляска (у меня на ней стоял пулемет) и с водопоем проблем нет. Далее в горы — могли пройти только вьючные лошади и мулы. Вернулся Николай Николаевич и спросил, как у нас дела? Артамонов поблагодарил меня за помощь и сказал, что мы обо всем поговорили. Обручев всех отпустил и я пожелал офицерам счастливого пути, сказав, что пару дней еще пробуду в Петербурге, а потом уеду в Москву.

Зашел к адъютанту и спросил, можно ли узнать на месте ли начальник ВМА действительный статский советник Пашутин Виктор Васильевич и может ли он меня принять? В приемную вышел Обручев передать распоряжение адъютанту, и спросил, куда это я собрался, услышав последние слова. Я ответил, что в ВМА, к Пашутину, который может меня сейчас принять и нельзя ли вызвать извозчика, так как времени у меня мало. Перед отъездом позвонил в «Англетер» попросил соединить с моим номером. Ответил Ефремыч, приказал ему, чтобы Машу голодом не морил, а сразу просил меню на французском и пусть она заказывает для себя, а ты — для себя, но водочкой не усугубляй, буду вечером, сейчас еду в Военно-медицинскую Академию. Мне предоставили экипаж от Главного Штаба и я доехал с ветерком, спасибо Обручеву.

Виктор Васильевич Пашутин сразу же принял меня и приказал адъютанту позвать незнакомых мне докторов.

— Я сам хотел уже вам звонить, вчера я был у Государя, он сообщил мне о том, что вы взялись с нашей помощью помочь Георгию справится с его тяжелой болезнью. Сейчас Георгия перевезли в Ливадию, но для него будет строится отдельный дворец между местечками Дюльбер и Ай-Тодор. Я согласен с вами, что больному предпочтительнее сухой и теплый климат, Крым в этом отношении, пожалуй, лучший выбор. Но, прежде чем давать царю такие обещания, не лучше ли было посоветоваться с нами? Все же лечение царского сына — это очень ответственно…

— Уважаемый Виктор Васильевич! А что мне оставалось делать? Ведь вы сейчас — лучшее в мире ведущее лечебное учреждение, владеющее методиками применения современных препаратов и имеющее обширный опыт их применения. Кому как не вам карты в руки? Я тоже несу ответственность за свои препараты и могу еще раз сообщить государю, что беру на себя ответственность за лечение ими, но только при правильном применении их врачом, имеющим соответствующий опыт. Поэтому я считаю, что усилия лейб-медиков, даже великого врача-интерниста[6] профессора Захарьина, а тем более, хирурга Вельяминова, уступают обычным практикующим врачам каждодневно лечащими туберкулез. Поэтому поставьте лечащим врачом к Георгию даже не профессора, а ординатора, имеющего самый большой практический опыт лечения Фтивастопом (это новое название ПАСК) и Тубецидом, который вроде, еще не завершил у вас испытания.

— Вот именно, что не завершил! И что, милостивый государь, прикажете мне пользовать царского сына неизвестным порошком?

— Уважаемый Виктор Васильевич! Упаси Бог, я не собираюсь заставлять вас ничего делать. В конце концов, французы и швейцарцы уже закупают у меня на заводе, как вы выразились, неизвестный порошок, пусть тогда и лечат Георгия им в Ницце или в горах Швейцарии — там прекрасные клиники и санатории. Только вот вся слава достанется иностранным профессорам, а наша медицина как была, так и будет считаться на Западе дикарской. Одно ваше слово и завтра я сообщаю Государю, что свяжусь с клиниками во Франции и Швейцарии, меня лично знает их Президент, уж он поможет устроить Георгия в лучшую клинику.

Услышав про славу и смекнув, какие плюшки могут быть в случае успеха (а чего бы им не быть, случай, вроде бы, не запущенный, только соблюдать режим приема надо), Пашутин пошел на попятную: