Чтобы современному человеку научиться правильно выбирать и собирать ягоду, ему требуется всего лишь получить соответствующую устную инструкцию — нет нужды даже в демонстрации. Есть ли малейший смысл говорить о каких-то инстинктах в этом случае?
Древние люди, даже если и не обладали членораздельной речью (хотя, судя по всему, они ею всё-таки обладали и, возможно, уже даже около 700 тысяч лет назад в лице Homo heidelbergensis), то, тем не менее, без особого труда обходились экспрессивной жестикуляцией и эмоциональными вокализациями, часть которых уже должна была носить предметное значение, поскольку у Homo erectus в мозге обнаружен зачаток речевой зоны.
Эволюционисты утверждают, что у современного человека в наследство от древнего предка сохранились некие мифические "остатки" инстинктов — включая охотничий инстинкт. На вопрос, почему же эти жизненно важные "инстинкты" у человеческого вида со временем редуцировались, стали ослабевать, эволюционисты отвечают, что это связано с постепенным переходом человечества к земледелию, агрокультуре и одомашниванию животных (доместикация).
Звучит как нечто похожее на логику, но на деле это, конечно, не так. Ведь если мы возьмём те популяции людей, которые никогда не прекращали жить охотой и собирательством (к примеру, многие африканские племена, южноамериканские индейцы, австралийские аборигены и представители многих других коренных народов планеты), но продолжали это делать на протяжении всех 100 тысяч лет, то мы поймём, что и у них нет никаких особых охотничьих или собирательских "инстинктов". А ведь по логике эволюционистов, у этих племён их "охотничьи инстинкты" должны наблюдаться не просто в "остаточном" виде, а в самом ярком, непосредственном биологическом виде, поскольку охота и собирательство этими племенами не прекращались и не заменялись земледелием или одомашниванием животных. Но нет у представителей этих племён каких-либо врождённых особенностей поведения, которые бы отличали их от всех прочих популяций планеты. А что у них есть? А есть лишь тотальное обучение старшими младших всем охотничьим навыкам — владению копьём или бумерангом, их изготовлению, освоение всех особенностей поведения дичи и хищников для осуществления успешной охоты. В общем, всё то, что, согласно взглядам эволюционистов, должно быть у африканских, австралийских и амазонских детей изначально врождённым, детерминированным генами, на деле же представляет собой исключительно царство научения. Значит, "инстинкты" у современного человека редуцированы не по причине того, что однажды (около 15–10 тысяч лет назад) он вдруг занялся земледелием. Совсем не поэтому. Но почему же тогда? А потому что у Человека никаких инстинктов никогда и не было, как не было их уже и у древних обезьян, спустившихся с деревьев в саванны 5–6 млн. лет назад. И в дальнейшем у них не могло происходить формирования вообще никаких инстинктов. Так как научение через подражание и наблюдение делает механизм генетического наследования поведения излишним, это приводит к его отмиранию. Но у древних приматов научение через подражание и через наблюдение уже было превосходно развито, то это значит, что в дальнейшем на пути их преобразования сначала в австралопитеков, затем в Homo erectus, а затем в неандертальца и в современного Homo sapiens не происходило генетической фиксации никакого нового поведения. Никаких инстинктов не формировалось. И если сейчас принято отсчитывать род Homo от первых Homo habilis, то мы можем сказать, что Человек не только никогда не избавлялся от инстинктов, но у него их попросту никогда и не было. Именно поэтому даже у ныне действующих племён с традиционным укладом жизни охотников-собирателей какие бы то ни было охотничьи и собирательские "инстинкты" отсутствуют, потому что их никогда и не было.
Они не редуцировали, они не притупились.
Их просто не было.
Никогда.
Этот аспект можно было бы даже ввести как дополнительный параметр для таксономической классификации рода Homo — отсутствие каких-либо врождённых видотипичных образцов поведения. Хотя, как неоднократно высказывалось выше, данная характеристика, возможно, может быть применима даже к семейству гоминид в целом или даже к надсемейству гоминоидов (все человекообразные обезьяны с человеком и его предками включительно).
Вынесенное в эпиграф к этой главе изречение А.Н. Леонтьева кратко характеризует всё положение вещей. Я повторю его здесь ещё раз: "
В некоторых случаях эволюционисты склоняются к заявлениям, из которых следует, что разум не может компенсировать все инстинктивные моменты поведения, дескать, инстинкт направляет поведение в русло конкретных влечений, которые врождённы, и, дескать, сами эти влечения и существуют как свидетельство наличия некоего инстинкта (если понимать инстинкт в очень и очень широком смысле — как врождённое влечение к чему-либо). Но подобные утверждения, конечно, ничем не аргументируются, а вдобавок и откровенно близоруки.
Так называемые "влечения" в жизни человека сплошь и рядом зарождаются как раз посредством механизма подражания. Эволюционисты могут и сами назвать тому примеры, было бы желание. Явление, получившее краткое название "мода", каждый раз и на тысячах примеров демонстрирует нам, как подражание приводит к возникновению у множества людей потребности иметь строго конкретную вещь, носить строго конкретную вещь, вести себя строго конкретным образом. Суть всякой моды (массового акта подражания) описывается людьми и ощущается ими через термины, аналогичные влечению — "хочу", "люблю" или "надо". Именно неосознаваемые акты подражания (как автономная ориентировка в наличной ситуации посредством копирования поведения других представителей популяции) является очень ощутимым и даже основным источником всяческих влечений человека, которые эволюционистами обычно преподносятся под соусом неких "инстинктивных влечений". Всяческие "влечения" как субъективно переживаемая тяга субъекта к чему-либо совершенно не должна нуждаться в какой бы то ни было инстинктивной подоплёке. Для эволюционистов же это одна из излюбленных тем для спекуляции — чувственное влечение, эмоциональное, оно или как бы противопоставляется рациональному, а потому и объявляется врождённым, инстинктивным. Они даже не понимают, до какой степени у человека рациональное в его природе влияет на эмоциональное, конструирует его.
Идея о существовании у древнего человека неких охотничьих или собирательских инстинктов, которые по непонятной причине стали иссякать, но до конца не иссякли и якобы всё ещё дают о себе знать в поведении современного человека — это выдумка эволюционных психологов, вытекающая из их же элементарного невежества. Уже у обезьян чётко выражено наличие определённой поведенческой культуры: вся система установок, которые особи перенимают через подражание с первых же дней своей жизни, составляет их культуру — в неё входят и копируемые образцы действий, и природные объекты, на которые направляется поведение, включая и все нюансы в их использовании. В процессе усложнения общества и общественных отношений формируются и такие сложные поведенческие установки, которые регулируют межличностные взаимодействия — так возникают культурные ценности. Каждая человеческая особь с первых дней жизни погружается в специфические для её общества культурные ценности и постепенно учится ориентироваться сначала в них, а затем — ориентироваться с помощью них. Культура и её ценности, демонстрируемые особями и осуществляемые ими в межличностном взаимодействии затем переходят из внешней общественной среды во внутренний мир ребёнка, наблюдающего все эти процессы. Таким образом, культура как бы оказывается пересаженной в голову ребёнка, и в дальнейшем он уже сам оценивает всё происходящее вокруг с позиций этих самых "пересаженных" в него культурных ценностей — так формируется индивидуальная мораль, которая изначально сугубо общественна по своей природе, поскольку возникает из суммы межличностных взаимодействий. Данное преобразование (из внешнего во внутреннее, из культурного в психологическое) становится возможным благодаря процессу интериоризации.
Для разъяснения и ускорения усвоения некоторых культурных ценностей на ранней стадии развития ребёнка применяется система поощрения-наказания. Мало кто из эволюционистов задумывался хоть раз над тем, почему и зачем в человеческом обществе существуют всяческие общественные институты, предписывающие довольно жёсткие образцы поведения в тех или иных условиях, осуждающие за их игнорирование. Зачем всё это делается, если, как мыслят эволюционные психологи, общественные отношения регулируются врождёнными свойствами психики человека? Зачем, если мы полагаем, что альтруизм регулируется генами, львиная часть времени воспитания детей — это объяснение им и демонстрация (самое главное!) на примере, что такое хорошо, что такое плохо? Как можно поступать с товарищами, а как нельзя…
Уже упоминавшийся эволюционист Дольник (всю жизнь изучавший птиц) отвечает на это: у людей инстинкты хоть и есть, но они сильно ослабли. Именно поэтому людское общество и нуждается в таком направляющем механизме, как культура и её система ценностей.
Но в силу того, что орнитолог Дольник — примитивист, его концепции сплошь и рядом красуются логическими дырами. Дольнику достаточно задать всего один вопрос, чтобы оголить несуразность всей его книги "Непослушное дитя биосферы", к большому сожалению, пользующуюся огромным интересом незамысловатого читателя, которому проще всё объяснять царствием генов. И вопрос этот: почему "инстинкты" человека вдруг стали ослабевать? Почему? Дольник нам на этот вопрос не ответит. Хотя ответ-то, конечно, очевиден — тот или иной инстинкт у вида ослабевает тогда, когда он становится не нужен. Тогда ему на смену за сотни тысяч лет либо возникает новый инстинкт (под стать новым условиям среды), либо же, как в случае с высшими обезьянами, инстинкт исчезает по причине развития более удобного альтернативного механизма формирования адаптивного поведения — через научение, через культурную преемственность. То есть инстинкт в любом случае исчезает, ослабевает лишь тогда, когда он становится ненужным. Это всё точно так, как и в морфологической эволюции — орган атрофируется и вовсе исчезает, когда в нём отпадает нужда. Дольник говорит, что культура дополняет инстинкты, которые ослабевают. Утверждать так, всё равно, что утверждать, будто острый камень дополнял когти и клыки древних приматов. Но он не дополнял их, а полностью взял их функцию на себя. Камень вытеснил когти и клыки, а не "дополнил" их. Они стали ненужными. Так и с инстинктами — они начали ослабевать по той причине, что стали ненужными. А ненужными они стали, когда у древних приматов появился альтернативный механизм формирования адаптивного поведения — культура и культурная преемственность. И этот альтернативный механизм был призван не "дополнять" инстинкты, а полностью нивелировать их, взяв их функцию на себя. Таким образом, инстинкты стали излишними, потому и сошли на нет.