Стрельцы нестройно загомонили. Кстати, оказывается, я неправильно называл стрельцами всех скопом. Стрельцы — это те, кто с ружьями, да еще их командир. А те, кто с копьями — это копейщики.

Так вот, стрельцы и копейщики нестройно загомонили. Двое седобородых воинов, похожих ухватками на современных прапорщиков, решительно выступили за то, чтобы вернуться и повиниться. Только не совсем повиниться, а рассказать что-то вроде того, что напали создания неведомые с пищалями ужасными, что десять раз подряд одной пулей стреляют, монаха застрелили, и всех остальных, кто убежать не успел, тоже поубивали бы.

— Так тебе дьяки и поверили, — скептически хмыкнул Иван.

— А с чего бы не поверить? — возразил стрелец, похожий на прапорщика. — Вернемся мы не все, я же вижу, что ты с ними уйдешь. Да не делай ты такое лицо, я же все понимаю, сам молодой был. Будь у меня ни кола ни двора, окромя казенной квартиры, я бы тоже не воротился. Только мне внуков растить, сам понимаешь…

Иван глубоко вдохнул и шумно выдохнул, после чего грузно поднялся на ноги, снял шапку и смачно ударил ей оземь. Оказалось, что его густые светлые волосы собраны на затылке в конский хвост.

— Кто со мной? — спросил Иван.

Таковых оказалось семь человек, трое предпочли на судьбу не полагаться. Иван значительно посмотрел на Усмана и сказал:

— Командуй.

Усман задумался, а потом начал говорить.

— Вы, — он ткнул пальцем в троих отказников, — собирайте свое шмотье и проваливайте. Оружие тоже можете взять.

— Пищали… — выдохнул Иван.

— Хрен с ними, — отмахнулся Усман, — нам и двух хватит. Что говорить, поняли?

— Создания неведомые с пищалями ужасающими, — продекламировал седобородый.

— Лучше два рыцаря в пятнистой броне, — предложил молодой востроглазый стрелец лет пятнадцати, — когда поближе подошли, оказалось, что они мертвые и у них в глазах черви копошатся. А потом один замахал руками вот так вот, — он показал, как именно замахал руками мертвый рыцарь, — ударился оземь и превратился в змия крылатого с дыханием смрадным и огнедышащим.

— Вот именно, — согласился Иван. — А еще этот змий напророчил что-то неестественное.

— Нет, — резко сказал Усман, — сказки здесь не пройдут. Если эти самые дьяки в сказку поверят, поднимется такой шухер, что монахи в лесу каждую иголочку перевернут. А если не поверят, только хуже будет. Надо по-другому говорить. Лес, крутой поворот дороги, засада. Два десятка разбойников с луками или там арбалетами. В первые секунды положили половину, остальным пришлось отступать. А потом… или лучше нет, монах сумасшедший на вас напал! Как сказал божье слово…

— Нет, — возразил псевдопрапорщик, — вот тогда монахи точно каждую иголочку в лесу перевернут. Лучше пусть змий, тем паче что в позапрошлом годе летал тут один.

— Как это? — не понял я.

— А вот так. Говорят, в Серпуховской лавре материализация чувственных идей случайно произошла. Монахов там много, только тех, что слово знают, больше сотни наберется. На пасху разговелись, выпили, поехали кататься, файерворк иллюзионный устроили. Никто и не знает, как этот змий у них народился. До осени в наших краях летал, потом, когда холодать стало, говорят, на юг откочевал.

— Хорошо, пусть змий, — согласился Иван. — Давайте, двигайте отсюда, незачем вам слышать, о чем мы говорить будем. Да не поспешайте сверх меры.