Недавно обстоятельства вынудили меня закрыть свой офис и принимать клиентов во временном помещении. Одна из клиенток отказалась встречаться там, потому что припарковывать машину в том месте было слишком трудно. Она была рассержена даже моим вопросом об этом. Я составил целый список грехов Когута. Пришлось сказать ей о том, что стоянка здесь не хуже, чем где бы то ни было, и что в основе ее гнева, возможно, существует нечто другое. Клиентка становилась все раздраженнее и раздраженнее, в конце концов разозлился и я. Это прямо-таки перерастало в бедствие. Когут нашел бы собственный выход из подобной ситуации и сказал бы с теплотой: «Понимаю, как неприятно для вас постоянно расстраиваться во время наших встреч. Думаю, действительно трудно найти место, где вы могли бы припарковаться. Мне кажется, появились бы другие неприятности, если бы наши встречи проходили где-нибудь еще. Вероятно, некоторые из этих неприятностей высказать было бы гораздо сложнее, чем о трудности с парковкой автомобиля». Если бы она и дальше продолжала борьбу, Когут мог бы сказать: «Думаю, действительно неприятно, когда тебя лишь ставят в известность о переезде, не спрашивая твоего мнения на этот счет. Наверное, происходящее похоже на пример из тех случаев, когда вами помыкали и решения принимались за вас, а вам лишь оставалось соглашаться с ними или нет. Должно быть, это очень тяжело».
Скажи я что-нибудь подобное, и появилась бы возможность исследовать другие ее чувства, хотя ситуация могла обернуться и неудачей. Но в любом случае, клиентка почувствовала бы, что ее слышат и понимают. А так я стал всего лишь еще одним из многих людей, говоривших, что все, ею сделанное, — неправильно.
Объяснение
Если бы в предыдущем примере терапия была продвинута так, что у меня скопилось достаточно информации, и если бы я думал, что клиент готов к этому, Когут вполне мог потребовать, чтобы я сказал: «Понятна ваша сильная реакция на это изменение. Мне известны противоречивость и ненадежность вашего отца. Вы никогда и ни в чем не могли положиться на него. Поэтому, очевидно то, что любое проявление противоречивости и ненадежности
Объяснение имеет три функции:
1. Оно помогает клиентам понять корни своих поступков и расширить их когнитивное понимание самих себя.
2. Когут, как и Гилл, был терапевтом ре-переживания, и вполне вероятно, что он рассматривал значение
3. Согласно Когуту, который был также терапевтом взаимоотношений, объяснение имеет еще одно значение: терапевт и клиент являются коллегами, создающими систему объяснений; их взаимоотношения строятся на более сложном и зрелом уровне, чем те, которые основываются только на эмпатии. Таким образом, клиент учится устанавливать отношения на более зрелом уровне.
Совместное понимание и объяснение несут в себе много терапевтических ценностей: они создают способствующий развитию климат, расширяют понимание клиентами своей жизни, ставят поведение клиента более глубоко под контроль эго. В дополнение к этому у клиентов появляется возможность выстроить новые структуры самости (self-structures).
Преобразующая интернализация в терапии
Вспомним, что согласно теории развития Когута составляющие самость структуры выстраиваются постепенно через
Посмотрим, как это может работать:
Искушение обвинить клиента в наших собственных неудачах существует всегда. В случае, упомянутом несколькими страницами раньше, моей первой реакцией было чувство уверенности в своей правоте и молчаливое обвинение клиента в упрямстве, с которым она настаивала на казавшейся мне ужасно глупой проблеме парковки. Такая защита всегда искушает, — и это очень дорого обходится. В модели Когута главная ценность незащищенности состоит в содействии способности клиента понять, что ошибка совершена не им, а это, в свою очередь, дает ему возможность обеспечить утраченную для себя эмпатию и, таким образом, начать процесс восстановления самости.