— Черт подери! Извини, милая, когда-нибудь мы закончим, например, когда я Шереметьева прибью, — я вскочил, оставив на земле распростертое тело. Девушка приподнялась, глядя на меня недоуменно слегка затуманенными глазами. А ведь я ей понравился. Ну еще бы: молодой, хорош собой, с тугим кошельком, это не тучного Бирона ублажать, готовя к встрече с герцогиней. Подумав, я порылся в кармане и бросил ей серебряную монету. Хм, судя по ее взгляду, я ей не просто нравился, а стал любовью всей ее жизни.
— Государь! Петр Алексеевич! — я едва не зарычал. Да дай мне хоть немного в себя прийти, ирод!
— Государь, — кусты раздвинулись, и ко мне вылез Давыдов. Надо же, я и не видел, как он исчез, деликатный ты наш. Бросив неодобрительный взгляд на девчонку, любующуюся серебрушкой, и не спешащей прикрыть прелести, которые я освободил, еще больше ослабив шнуровку на вороте ее сорочки, когда минуту назад валял по земле, гвардеец посмотрел на меня, кивнув, видя, что я полностью одет, а проклятая перевязь висит как влитая.
— Я слышу, не глухой, — и сжав губы, полез на Петькин зов. Ну ни дай Бог там какая-нибудь ерунда, точно палкой отхожу, хоть моральное удовольствие получу, коль скоро меня физического лишили.
— Государь… О, вот ты где. А что ты там, Петр Алексеевич, в кустах делал? — Петька стоял прямо напротив того места, откуда я появился.
— В кости играл! — рыкнул я, схватив его за рукав и утаскивая в сторону от злополучных кустов.
— Правда? А с кем?
— С водяным, на желание, и почти проиграл ему тебя, но в последний момент выиграл русалку, — я остановился и посмотрел на него. — Что там у вас случилось, ежели вы прервали важное совещание, чтобы оторвать меня от столь увлекательной игры?
— Гонец с границы прибыл. Скакал во весь опор, едва животину не загнал, — Петька все пытался вытянуть шею, и посмотреть через мое плечо, наверное, русалку хотел увидеть.
— Петька, не зли меня, — я вернул его с небес на землю. Моргнув, Шереметьев словно опомнился и принялся рапортовать. — Гетманскую булаву быстро вручили Яну Браницкому, и теперь он подходит к границе с Курляндией во главе восьми пехотных полков, двух кавалерийских, и двух хоругвей.
— Что? — я захлопал глазами. Словно на меня ушат холодной воды вылили. И куда только бушевавшая во мне совсем недавно похоть подевалась? — откуда у Августа столько войск?
— А это не Августа войска. Август только кавалерию предоставил, всю сплошь из шляхты. А пехота и хоругвь — личные объединённые войска самого Браницкого, Потоцкого и Чарторыйского, — Петька, видимо, решил меня добить. — Государь, там Лесси и Фридрих, кажется придумали, как его ласково встретить, да вломить так, чтобы мало не показалось.
— Ну что же, пошли послушаем, А потом, подозреваю, что выдвигаемся на встречу. Хочу посмотреть, у них взаправду крылья за спиной, навроде ангельских, или брешут летописи.
Глава 10
Цезарь переступил с ноги на ногу и тихонько заржал. Ему уже надоело стоять, он хотел нестись сломя голову по полю, а не стоять спокойно на вершине холма с непонятными для него целями, но он терпеливо подчинялся другу и хозяину, перед которым чувствовал себя виноватым.
Впереди перед нами расстилалось поле, с противоположного края которого показались польские войска. Вот мимо стройной шеренги пехоты проскакал летучий гусар коронной кавалерии. Надо же, и вправду крылья. Я знаю какую они несут смысловую нагрузку и от чего защищают, но все равно выглядит непривычно.
Отняв трубу от глаза, я повернулся к Ласси.
— Петр Петрович, это было разумно отдавать им Газенпот? — я повторял этот вопрос в сто пятидесятый раз, Ласси уже устал отвечать на него, но он терпеливо повторил то, что я уже слышал неоднократно.
— Да, государь, это было разумно. Они превосходят нас в живой силе почти в два раза. Кроме того, я не слышал об артиллерии, но она точно есть. Браницкий чрезвычайно богатый человек, он вполне способен прикупить своему войску несколько пушек. Он так давно мечтал о гетманской булаве, что сейчас ни за что не упустит шанс продемонстрировать ее в действии.
— Будет крушить врага этой булавой по головам, скача на белоснежном коне? — я иронично приподнял бровь, но Ласси невозмутимо ответил.