Фиалка выдала его. Оказалось, кто-то из детей приметил, что мальчик подворовывает цветы, и сообщил всполошённым невесть откуда взявшимся цветком сёстрам.

Мальчик сбежал. Очутился на улице. Начал воровать. Был пойман.

Теперь его грехи не имели значения. Он рассказал свою историю одному из соседей по камере, отцу Мавелу. Отец Мавел был священником Триединых. Он простил мальчика.

Отец Мавел простил всех, кто жил с ним в одной камере. В том заключалась его роль как пастыря — спасти души обречённых на смерть. Мальчика терзало сомнение в том, что Триединые защитят посмертие узников. Ведь их тюремщиками были некромаги. Так сказал отец Мавел, а он мнил себя знатоком по части приверженцев запретных искусств. Церковь Триединых боролась с ними.

Смутно вспоминались слухи о похищениях. В памяти копошился червь предостережения одной из монахинь, чтобы дети не ходили поодиночке. Всё это осталось в прошлом; жаль, что оно бесцеремонно вторгалось в дрёму.

Расписание жизни смертников включало всего несколько событий. Сон перемежался приёмом пищи — отвратительной похлёбки, редкими разговорами между собой, справлением нужды… и, безусловно, ритуалами.

Такими, как сейчас. Заключённых собрали в большом тупике, воздух в котором мертвел даже по сравнению с воздухом в их узилище. Источниками света служили чёрные сталактиты и сталагмиты, которые пульсацией потусторонней тьмы разгоняли тьму естественную.

Когда людей впервые привели сюда, кристаллов не было. Горела пара факелов, горели глаза мужчин в балахонах. После первого ритуала проросли первые кристаллы, в глубине которых жила светящаяся чернота.

Больше некромаги не присутствовали на церемонии. Они читали песнопения издалека, не приближаясь к выходу.

Перед началом первого ритуала собранные люди думали, что их убьют. Реальность была иной, хуже: непонятный ритуал изматывал нервы ожиданием смерти, но оставлял в живых, отчего после очередного сеанса магии люди едва могли прийти в себя. Гнетущая атмосфера приговора, который всё никак не наступит, сжигала души. Мальчик знал пару человек, которые умерли в камерах — просто потому, что сердце не выдерживало напряжения. Отец Мавел отпевал их. Мужчины в балахонах не возражали, и потому мальчик знал, что отпевания бесполезны.

После похоронных процедур тела уносили. Больше заключённые их не видели.

Мальчик закрыл глаза и глубоко вдохнул тошнотворный воздух. Под ложечкой засосало, по коже забегали мурашки. К ритуалу невозможно было привыкнуть.

Мальчика коснулись. Маленькая холодная ладонь вплавилась в его горячую, пот скрепил их пульс воедино через бледную, огрубевшую кожу. Он открыл глаза и увидел Луизу. Она робко прижалась к нему, и мальчик обнял её.

Луиза была дочерью мелкого дворянина, младше его на несколько лет. За время заключения мальчик свыкся с мыслью о том, что он её брат. Или тот, кто исполняет роль брата, утешая её в ритуалах и общаясь с ней в периоды спокойствия в камерах.

Брат Луизы тоже стоял здесь: Фернандес, при всяком удобном случае выпячивавший родовую приставку. Однако его фамильная гордость не распространялась на сестру. Он предпочитал погибать в одиночестве — с гордо поднятой головой, в церемониальной позе рыцаря, увидевшего короля. Тряпка, изображавшая шляпу, жалась к груди, вторая рука сжимала эфес фантомного меча. Костяшки пальцев побелели от напряжения. По лбу Фернандеса катился пот. Кем он видел себя в этот момент? Мальчик подозревал, что Фернандес сходит с ума.

Первая церемония сопровождалась криками. Во время второй люди читали молитвы Триединым. Теперь молитву читал только отец Мавел — одинокий голос в прозрачной тьме, что ломался под напором хора некромагов.

В катакомбах собралась разношёрстная публика. Были здесь и преступники, и церковники, были торговцы и солдаты, крестьяне и дворяне. Их объединял страх смерти. Однако смерть не пугала мальчика. Реакция его тела была инстинктивна; разум его обуревало любопытство. Он впитывал в себя эмоции толпы, поглаживая голову Луизы. Ему хотелось утешить её, сказать, что смерть прекрасна, но он знал, что она не поймёт. Люди не желали видеть сияния на стыке жизни и гибели, перелома, в недрах которого сверкало чудо окончательного итога. Мальчик стремился поймать этот миг и отпечатать его навсегда, дабы не разрушить красоту смерти тленом.

В этот раз течение ритуала изменилось. Глаза и уши сдавило, хор некромагов слился в невнятный стон, а отец Мавел тонко закричал и умолк. Тьма вырвалась из кристаллов, каменными брызгами обдав толпу, и набросилась на людей. В полутрансе мальчик наблюдал, как к нему приближается нечто. Нечто, что выделялось чернотой на фоне поглотившей всё тьмы.

Луиза сдавила талию мальчика и всхлипнула. После этого сознание покинуло его.

Проснулся он так же внезапно, как упал в обморок. Ноги отказывались слушаться его. Поднялся он только с третьей попытки, впечатавшись разок лицом в землю.