Мне снова помогли подняться, даже избавили от ненавистной канистры. Сашка с Семёном разобрали патроны из сумки, вернули её уже опустевшую. Развороченный пульт управления представлял жалкое зрелище, мне даже стало не по себе. Три мёртвых управленца, развороченные компьютеры, кровь, битое стекло. Такого шмона Санчес не ожидал. Думал, до конца своих дней будет отсюда, дёргать за ниточки, гадить остальному миру.
Я отвернулся, пытаясь сдержать рвотные позывы. Всё верно, так бы оно и было, если б не русские. Они во все времена ставили всё с ног на голову. Выживали, когда только и оставалось отдать богу душу, надирали задницы возомнившим себя богами ворогам.
— Вперёд!
Семён как всегда первый, ринулся к развороченному пульту, подошвы его ботинок давили стеклянные горошины. На дело рук своих он не обратил внимания, легко, словно на прогулке перешагнул окровавленные тела. Война портит людей: черствеют души, цена человеческой жизни — грош. Я по себе это понял. Что шокировало раньше, теперь воспринимается иначе. Чужое горе хоть и трогает, но не так. Состраданию осталось мало места в наших сердцах, многие вообще позабыли, что это такое. Злоба буквально пышет от большинства живущих вокруг.
Когда-то единая нация превратилась в сброд отъявленных негодяев, жаждущих поживиться за чужой счёт. В глубине взбудораженного разума вспыхнула робкая мысль, с каждым мгновением крепла, обретала уверенность. А ведь мы и есть сброд. Сборище сбежавшихся со всего света: дельцов, проповедников, бандитов и праведников, трудяг и дармоедов. Я бы сейчас наверно вспомнил свою жизнь, но распахнутая Сенькой дверь, задвинула мои мемуары куда подальше. Реальность рванулась навстречу. Ноги проворно затопали вниз по ступенькам, среди нагромождения разноцветных труб, кабелей, гудящих механизмов. Я словно оказался внутри неведомого чудовища проглотившего мою никчёмность.
Вмонтированный в пол внушительного полукруглого зала жёлтый купол, как я понял реактора, огораживало полуметровое ограждение выкрашенное красным.
Таблички с надписью «опасность» кричали, нет, били в набат. Куда! Не ходи, драпай отсюда, пока цел. Я бы так и поступил, но какая-то русская частичка души только рассмеялась в лицо страхам.
— Миша, распределительный щит!
Уверенность командира предала сил. Я сунул руки в карманы ветровки, нащупал в одном из них за порвавшейся подкладкой гранату. Оружие действительно придаёт уверенности. Мне давно стоило разжиться чем-то подобным, а не смотреть из года в год как обирают мои грядки своры оголодавших дармоедов.
— Док, помогите!
Саша отварил двухметровые створки в одной из стен помещения, внимательно изучая смонтированную на горизонтальных держателях электронику.
— Возьмите и Миши гостинец.
Я снова не понял юмора, но послушно пошёл к Михаилу. Они с Семёном держали под прицелом два выхода из реакторного блока, схоронившись за стеллажами, заваленными каким-то техническим хламом. Нет, мне действительно далеко до русских. Рождённый в американском раю, ни когда не сможет мыслить, как это делают в далёкой России. Разный менталитет, разные взгляды.
Я прошествовал мимо кричащих об опасности табличек, втиснулся в крохотное пространство между стеллажей. Место не ахти, но достать парней здесь вряд ли возможно. Массивные стойки, полки им подстать — идеальная позиция. Во всяком случае, положить с десяток моих сограждан русские смогут легко. Мне с трудом удалось пролезть между зелёной стеной и железными перемычками, не дающими стеллажам упасть. Почему проклятая бомба оказалась неисправной? Это место давно бы уже превратилось в мешанину радиоактивной породы, а мы б попивали вчетвером довоенный ром, припрятанный у меня в укромном местечке. Нет, судьба ещё та стерва.
Я кое как добрался до Мишки с Семёном разорвав об острый край рукав ветровки.
Чёртовы стеллажи, куртку за год до войны мне купила Клара, я берёг её, даже стирал пореже.
Гостинец, врученный Мишей оказался круглым, плоским и довольно увесистым, размером с ладошку. Каким-то внутренним чутьём я понял — вещь убойная. По периметру выпуклости металлических ромбиков, посередине крохотный дисплей с дюжиной квадратных кнопочек под ним.
— Бомба, — осенило меня.
— Она самая, док, — не сводя с дальнего угла зала, подтвердил Саша. — Рванёт на славу. Рядом едва заметно улыбнулся Семён, погладил цевьё калашникова.
— Разнесёт к чёртовой матери.