– Не думаю.

– Надо сказать ему!

– Скажешь еще. Будет возможность.

– Он с тобой говорил? Ты его видел вообще?

– Видел. Будет трибунал. То есть он сам и решит. А Анзор подмахнет. Дезертирство. Вообще-то полагается мне за такое… И Лехе. Его же как бы приняли к нам. Так что и отвечать. Ну и тебе теперь. Знаешь, что полагается. Вышка.

– Йично меня мама не дъя этого ъожаъа. Она мне бойшое будущее, между пъочим… – сообщил Леха.

– А с тобой что? – спросил Артем у Гомера. – Тебя они чего взяли?

– Как свидетель прохожу, – пожал плечами тот. – Что я? Мельник и не помнит меня. Может, отпустят.

– Свидетель, – повторил Артем. – Свидетели, думаешь, нужны ему? Я тоже не то что дезертир. Если мы не убедим его… Если заартачится… Всем кирдык.

– А Илья?

Артем обернулся, посмотрел на Илью Степановича. Тот сидел на холодном полу, не спускал с Артема глаз. Пересеклись взглядами – очнулся:

– Это правда все?! Про Рейх?.. Про Евгения Петровича?.. Про его дочь?!

– Был конверт с фотографиями. Я сам в руках держал. И вот Бессолов сказал. Думаю, правда.

– Он сбежал. Фюрер. Сбежал.

– Я знаю. Вот ищут его, хотят вернуть. Говорят, будут вам новый Рейх строить всем миром.

– У меня… тоже… дочка, – сглатывая сухим горлом, сказал Илья Степанович. – И забрали. И… А он, значит… Он оставил. Себе.

Артем кивнул. Илья Степанович спрятался в коленях, в раковине.

– Неужели они не делись никуда? – сказал Гомер. – До сих пор? Власть? И все метро под ними?

– Под ними. Но в этом и уязвимость. Если их выкурить оттуда… Арестовать… Можно всех выпустить наконец! Наверх! Всем нам можно выйти! А?

– Ну да.