— Я не лгал, — повторил он решительнее.

— Мне приказали охранять тебя. Именно это я делал. Чтобы выполнить эту задачу, я должен был заручиться твоим доверием, но я не врал, чтобы добиться этого. Я никогда не говорил тебе, что со мной жестоко обошлись, хотя, даже если бы сказал, то это было бы недалеко от истины. Любой из слуг Алехандро может смело заявить это.

Мне и в голову не могло прийти, что он так поведет себя. Я не ожидала от него искренних раскаяний, но то, что он отрицал сам факт своей вины, было уже сверхнаглостью.

— Ты мне отвратителен, — сказала я, вставая на ноги. Подойдя к двери, я заглянула за нее. Раф стоял в коридоре, пытаясь делать вид, что не слышал каждого сказанного нами слова. — Он уходит, или я не буду помогать вам.

В следующую секунду руки Томаса схватили меня за предплечья, и он сильно, но не причиняя боли, притянул меня к себе.

— Что ты можешь знать о насилии? — спросил он свирепым тоном. — Ты знаешь, как я стал вампиром, Кэсси? Может, ты лучше поймешь меня, если я расскажу, как они окружили мою деревню и забрали нас всех, чтобы Алехандро со своим двором могли поохотиться? И я не мертв, только потому, что один из его придворных подумал, что я достаточно смазлив, чтобы приберечь меня для себя? Или, что мне пришлось наблюдать, как люди, которые пережили чуму и набеги, и которые в течение многих лет сражались бок о бок со мной с численно превосходящим противником, были убиты сумасшедшим ради его развращенных забав? Ты это хотела услышать? Если это не достаточно ужасно, чтобы снискать твоего прощения, то можешь поверить, у меня еще много других историй в запасе. Я мог поделиться ими, только думаю, что ты сбежишь не дослушав. Ты жила на улицах в течение нескольких лет, а я был с Алехандро три с половиной столетия!

— Томас, пожалуйста, отпустите мадемуазель Палмер.

Я очень удивилась, что мужчина в странном наряде решил вмешаться. Сначала мне показалось, что он какой-то английский дворянин эпохи Реставрации, и только теперь поняла, что он выходец с другой стороны Ла-Манша. Его акцент был практически незаметен, но он определенно был французским. Я почти забыла про него. Также странным было то, что Томас сразу же, как только он попросил, послушался его, отступив на расстояние так, будто бы прикосновение ко мне обжигало его, но при этом его черные глаза, по-прежнему не отрываясь, смотрели на меня, как будто ожидая ответа. Что он ожидал услышать от меня? Тебе пришлось нелегко, и потому я в восторге от того, что ты привел меня к людям, которые могут поступить со мной еще хуже? Твоя жизнь была разрушена, и потому я рада, что ты ломаешь мою? Если так, то пусть наберется терпения, ждать придется чертовски долго.

— Может быть, вы доверите мне ее охрану на некоторое время? — Это прозвучало как вопрос, но при этом высокий француз не стал дожидаться ответа и проводил меня по коридору.

Скоро мы добрались до места, где я смогла увидеть свою старую Немезиду, правда не совсем так, как ожидала. Полное лицо Тони ни грамма не изменилось, что было не удивительно, так как он не менялся, начиная с 1513 года, за исключением одежды. Он выглядел так, как я привыкла его помнить, этаким славным малым в костюме — модный прикид в тонкую полосочку, выглядел так, будто был позаимствован им у кого-то из вышибал, принадлежащего ему клуба. Этот костюм нравился Тони, потому что кто-то однажды сказал, что вертикальные полосы позволяют ему выглядеть худее. Они лгали. Когда Тони умер, он весил порядка трехсот фунтов, что при его габаритах пять на пять футов это означало, что его фигура практически имела форму футбольного мяча с ногами. И теперь никакие диеты и физические нагрузки не смогли бы этого изменить.

Даже, учитывая его вес и отвратительный вкус, Тони выглядел гораздо лучше своего главного инфорсера[1], Альфонса, который, по обыкновению, стоял сзади по левую руку от своего мастера. Даже если бы они были единственными, кто отражался в большом зеркале в данный момент, я могла бы с уверенность сказать, что они не в старой крепости в Чили. Я удивилась, что Тони может быть до такой степени решительным, чтобы выступить в защиту своих прав, но мне следовало бы помнить, что он никогда не страдал от недостатка наглости. Я знала, где они находятся, судя по тому, что Тони восседал на своем постоянном месте — троне, который был вывезен из резиденции епископа, когда в моду вошли обильные гравировки и позолота. Его спинка возвышалась от пола на полные шесть футов, не смотря на это, Альфонсу не требовалось тянуться, чтобы видеть, что происходит за ним. И все же его рост не прибавлял ему привлекательности. У Альфонса был вид типичного головореза, что вполне соответствовало его положению, но при этом его внешность была самой ужасной из всех, которые мне когда-либо приходилось видеть. Под «ужасной» я подразумеваю не сексуальный, голливудский образ злодея, а просто уродливого мужика. Как-то раз я услышала, что до обращения он был одним из наемных убийц Нельсона-Младенчика, но это не произвело на меня такого впечатления, как его лицо, выглядящее так, будто по нему не раз заехали бейсбольной битой. Как дитя, я была заинтригована тем фактом, что у него практически отсутствовал профиль, так как его нос был на одном уровне с неандертальской линией бровей.

У меня всегда начиналась депрессия, когда в кинофильмах вампиров изображали этакими сексуальными красавчиками, у которых шкафы ломились от дорогущей одежды. В реальности же, когда вы умираете, ваш облик в значительной степени сохраняет тот вид, какой был при жизни. За сотни лет можно научиться хотя бы нескольким трюкам, которые приукрасят внешность, по крайней мере, я так думаю, но большинство вампиров не заботятся об этом. Некоторые из молодых еще прилагают какие-то усилия, так как это облегчает им охоту, но большинству старых наплевать на это. Если вы можете заставить любого думать, что вы похожи на кого-нибудь типа Мэрилин Монро или Брэда Питта простым внушением, то расходы на косметику начинают казаться пустой тратой денег.

Несмотря на вид Тони и его подручного бандита, отражающихся в очарованном зеркале, у меня было приподнятое настроение. Я выглядела намного бесстыдней и порочней любого из них в своем розовом лифчике, выглядывающим через разорванную футболку, с сочившимися кровью царапинами на лице и растаявшими кусочками плоти вампира, которые липкой массой стекали вниз по моим ботинкам. Но я была жива и по-прежнему оставалась человеком, на зло Тони. Но от этого ситуация не становилась лучше. Разумеется, Тони был не единственной проблемой, маячившей на горизонте, но кажется, что у меня появился реальный шанс на победу после того, как я очутилась здесь. Если бы Сенат хотел моей смерти, их шпион мог избавиться от меня в любой момент за те полгода, что жил рядом со мной.

Я бросила взгляд через огромное помещение туда, где встал Томас. Он занял позицию около двери, формально повинуясь моему требованию держаться на расстоянии, но все равно, находясь не так далеко, как мне хотелось бы. Он говорил с одним из охранников, находящихся в комнате. Все четверо были как на подбор шестифутовыми блондинами, которые, казалось, сошли со средневекового гобелена, экипированные боевыми топорами, закрепленными ремнями за их широкими спинами и шлемами с небольшими защитными планками для носа. Я заметила, что он накинул черную джинсовую куртку поверх своей клубной униформы; она хорошо смотрелась с джинсами, но придавала ему байкерский вид. Его лицо находилось в тени, поэтому я не могла разглядеть его выражение, хотя оно все равно ничего показало бы мне. По крайней мере, ничего из того, что я хотела бы видеть.

Мне становилось жутко оттого, что приходилось бороться с собой, чтобы не пойти к нему, так отчаянно мне хотелось видеть, как его глаза оживляются при взгляде на меня, как никогда с другими, услышать его заверение, что все будет хорошо. Я знала, кто он, знала, что он лжец, и все же часть меня все еще хотела доверять ему. Я надеялась, что это просто отголосок недавнего ментального вторжения и успокаивала себя мыслью, что все скоро наладится. Моим глазам предстояло привыкнуть к тому факту, что он может выглядеть как мой Томас, но это не он; мужчина, которого, как мне казалось, я знала, никогда не существовал нигде, кроме моего воображения.

Я отвела взгляд, снова возвращаясь к основным действующим лицам, перед которыми не следовало выказывать свой страх, как бы тяжело это не было, учитывая сложившиеся обстоятельства. Комната, не считая ряда кресел с противоположной от меня стороны, была меблирована только массивным прямоугольным столом, вырезанным из толстого сруба красного дерева. На вид он весил приблизительно тонну и был установлен на столь же гигантскую черную мраморную платформу, к которой вели отполированные до блеска ступеньки. Это возвышало Сенат на целых три фута над смиренными просителям или заключенными, как в моем случае, получившими возможность выступить в свою защиту. Остальная часть комнаты — или пещеры, состоящей из нескольких подземных уровней, как я выяснила позже, была вырезана из красного песчаника и освещалась подрагивающим пламенем от огромной чугунной люстры. Зеркало, установленное слева от стола, было диссонирующим, уродливым элементом и то только потому, что в настоящее время отражало лицо Тони. Остальное убранство комнаты составляли яркие знамена и гербы членов Сената, развешанные строго за спинкой своего кресла. Четыре герба были драпированы черным, и тяжелые парчовые стулья перед ними развернуты к стене. Это было плохим знаком.

— Я требую компенсацию!

Я снова обратила свое внимание на Тони, который повторял свое требование как минимум пятый раз подряд. Он вел дискуссию по принципу «повторяй свою точку зрения до тех пор, пока они не уступят», главным образом потому, что у него не было в этом опыта. В его семье было не принято заискивать перед кем-то, и после столетий такого существования это сделало его небрежным.

— Я принял ее в свой дом, вырастил ее, относился к ней как к родной, а она обманула меня! У меня есть все основания требовать ее сердце!

Я могла бы указать на то, что поскольку не являюсь вампиром, пронзать меня колом было немного излишне, не говоря уже о том, что смешно, но предпочла сосредоточиться на более важных проблемах. Я не особо рассчитывала, что Сенат заинтересуется тем, как Тони прокручивает свои дела, но мне выпал редкий шанс высказать все, что я знаю про этого склизкого колобка, и я не собиралась упускать такую возможность.