Первый актер (
Горацио: И что же?
Первый актер: Скорее, у кого. У смерти, милорд. Только не спрашивайте меня опять, почему его нет с нами за этим столом. Тому, кто сам запрягает свою смерть незачем вновь возвращаться на этот постоялый двор, где мы с вами еще топчемся на этих подмостках, перебрасываясь словами в ожидании, когда они, наконец, закончатся. (
Горацио (
Первый актер: С небес на землю… Увы, милорд.
Горацио: Увы?
Первый актер: Мы уже и сами не рады, милорд. Мало того, что в ней нет ни одного стоящего стиха, – в конце концов, это не страшно, потому что лучшее испытание для актера, это плохой текст. Гораздо хуже, что это и не смерть, и не жизнь, а какое-то прокисшее молоко, которое называется «Фортинбрас – спаситель Дании»… Хотите, я вам почитаю?
Горацио: Как-нибудь в другой раз.
Первый актер: Вы лишаете себя редкого удовольствия. Она так плоха, что иногда даже начинает нравиться.
Горацио: Так не играйте ее.
Первый актер: Не играть? (
Горацио: И какая…Тем более, что я хотел бы предложить вашему вниманью кое-что другое.
Первый актер: Что-нибудь стоящее?
Горацио: Из датской жизни.
Первый актер: На чей сюжет?
Горацио: На мой, если вас это не отпугнет.
Первый актер: Милорд!..
Горацио: Мне кажется, он вам должен понравиться. Представьте себе ночь, безлунную и мрачную, полную опасностей, словом, такую, которую вы можете наблюдать, если окажетесь на улице после второй стражи. Крытая повозка неслышно движется по Эльсинору, объезжая посты и выбирая места потемнее, и при этом во всем чувствуется какая-то тревога, что, впрочем, не удивительно, потому что на сцене разыгрывается бегство.
Первый актер: Завязка славная. А как названье пьесы?