Горацио: А как же тогда ваша хваленая пауза?
Первый актер: Согласитесь, что она была очень и очень к месту.
Горацио: Теперь я, кажется, понял. У вас болезнь, свойственная всем профессионалам. Врач смотрит на всех людей, как на своих пациентов, а для портного мир – это только большая гардеробная… Ставлю фартинг, что вы сейчас приметесь уверять меня, что между театром и жизнью нет никакой разницы.
Первый актер: Во всяком случае, она не больше той, которая существует между жизнью и смертью, милорд. То есть, как вы справедливо заметили – никакой. (
Смерть пляшет на подмостках бытия,
А жизнь танцует на могильных плитах.
Одна и та же мягкая земля
Хранит живых и стережет убитых.
Смерть разыгрывает свою пьесу перед живыми, милорд, а живые – перед смертью, – так какая же разница?
Горацио: У этой новости есть только один недостаток: она вчерашняя.
Первый актер: Была бы она завтрашняя, я бы отдал вам ее подороже.
Горацио: Черт возьми! Кроме того, она еще и не к месту. Мы говорили о другом.
Первый актер: Разве?.. (
Горацио: А что-нибудь еще кроме слов?
Первый актер: То, что между ними, милорд.
Горацио: Иначе говоря, молчанье.
Первый актер: Да, еще какое, черт возьми! С рыданьями, воплями, проклятьями, с кровавыми слезами, раскаяньем, обидой, ненавистью, желчью… Клянусь подмостками, вы судите, как заправский актер.
Горацио: Вы мне льстите, сударь.
Первый актер: Но, заметьте, – в той же пропорции, что и себе… А знаете, что однажды сказал мне принц Гамлет в один из наших приездов? Вам это понравится. Он сказал, что хотел бы стать актером, если бы уже им ни был. Признаться, я подумал тогда, что это сказано для красного словца. Но теперь, после вашего рассказа, я вижу, что он знал, о чем говорит. Клянусь Минервой, когда бы все играли так, как он, некому было бы толпиться вокруг подмостков. (