Лютер: Боюсь, ты неправильно понимаешь слово «вера», женщина. Подлинная вера не боится ни насмешек, ни унижений, ни смерти. Она сама есть смерть, унижение и насмешка, которые раскрываются последними осенними цветами, чье имя – отчаянье.

Истина: А разве я говорила что-нибудь другое?.. Разве я не предупреждала тебя, что человек слаб, чтобы нести такую тяжесть, как впрочем, и всякую другую?.. Разве не говорила я тебе, что этот слабый человек обязательно будет опираться на какие-нибудь подпорки, зная, что иначе он рискует упасть в пропасть, из которой уже нет возврата?.. Сколько раз я повторяла тебе и во снах, и наяву, чтобы ты опасался этого животного по имени человек, ибо в самой слабости своей он несет ужас и кошмар, превращая весь мир в одну громадную подпорку.

Лютер (ползет по-прежнему на коленях, так что создается впечатление, будто он убегает от Истины, а Истина догоняет его): А как же Спаситель?.. Как Тот, Кто всегда приходит к человеку, чье сердце открыто навстречу Господу?

Истина: А разве мы говорим не о Нем?.. Разве это не Он приходит как величайшая опора для миллионов людей, не знающих, чем заполнить свою пустоту?.. Ах, Мартин!.. Неужели ты все еще не видишь очевидного?..

Лютер: Все, что я хотел, женщина, это чтобы человек занял подобающее место в Творении, а это возможно лишь тогда, когда он пройдет вслед за своим Господом, полный веры и надежды, через страдания, кровь, распятия, предательства, теряя мужество и уверенность, и все потому, что другого, ведущего пути к Господу нет и никогда не было.

Истина: Не слишком ли ты много требуешь от него, Мартин?.. От этого не знающего разницы между добром и злом? Между истиной и ложью? Между прекрасным и безобразным?

Лютер: Ты ведь знаешь, что Господь всегда дает нам возможность самим услышать Его голос, и выбрать то, что нам по душе, надеясь, что мы иногда будем прислушиваться к Его словам, не важно, где бы они были сказаны, – в храме ли, на работе или в кабаке.

Истина: Ты что-то путаешь, Мартин. Бог не шляется по пустым улицам и кабакам, и не заглядывает в чужие тарелки. Он судит, наказывает, предостерегает и гневается.

Лютер: Он прощает, вселяет надежду, сострадает и позволяет начать все сначала.

Истина: Ты говоришь глупости, Лютер. Богу нет надобности повторяться или искать новые возможности. Он Бог и потому все делает быстро и хорошо. Другое дело, что всегда находятся нечистоплотные люди, которые рассказывают свои нелепые истории, всегда готовые опорочить Его, не знающие ни что такое божественная справедливость, ни что такое божественный гнев, от которого нет спасения.

Лютер: И все же, я бы сказал, что Господь всегда таков, каковы мы сами. Таков, каковым мы хотели бы его видеть – самодовольным, одетым в золото, разодранным на цитаты, возводящим храмы и посылающим в Ад целые народы. Конечно, Он остается опорой для миллионов и миллионов, но теперь он стал больше похож на механизм, который работает только при соблюдении определенных условий, исключая какие бы то ни было личные отношения.

Истина: Мне кажется, что ты кощунствуешь, человек. А твой Господь скорее, похож на школьного хулигана, которого уже давно пора привести в чувство.

Лютер: И, тем не менее, Он приходит – и при этом приходит только к тебе, чтобы пролить за тебя свою кровь и умереть.

Истина (поднимаясь с кресла): Ты неисправим, Мартин. И к тому же упрям, как молодой осел. Вот почему попечение о тебе я отдала тому, кто лучше нас разбирается в оттенках адского огня и в ледяных словах, из которых складывается твоя история.

Дьявол: То есть, мне.

Истина: То есть, ему… И не забудь, игра еще не кончена, хотя мне и кажется, что этот конец уже близок. Но все должно быть по правилам.

Дьявол: Совершенно справедливо, ваша светлость. По правилам.

Истина: Тогда прощай. (Исчезает.)

Дьявол: (вслед Истине, сквозь зубы): Чтоб ты провалилась!