Лютер: Хотите засвидетельствовать мой проигрыш?.. Постой!.. Постой!.. Постой!.. И это все ради какого-то жалкого человека, о котором назавтра никто и не вспомнит?… Тут что-то не так.

Истина: Ладно, Мартин. Я скажу тебе кое-что, а ты дашь слово, что дальше этой комнаты сказанное мной не пойдет.

Лютер: Я нем как рыба.

Истина: Тогда послушай меня. Дело пойдет о человеке. Ты ведь знаешь – Царство Истины открыто для всех без исключения. Я сама всегда готова открыться всем без исключений, готова всегда прийти на помощь всем страждущим, обремененным и нуждающимся… Но человек… (Негромко смеется). Этот лживый, капризный невнятный и вечно занятый самим собой? Этот злобный, агрессивный, притворяющийся, и думающий только о себе?.. Этот жестокий, коварный, и трусливый?..

Лютер: Постой!.. Постой!.. С каких это пор вы стали обличать это двуногое и дурно пахнущие?.. Или я что-то упустил и не понял? Так объясни мне.

Истина: Вечно ты куда-то спешишь, Лютер. А между тем, именно о человеке должна здесь пойти речь. Об этом, как ты сказал, лживом и бесчувственном, который, начиная с раннего младенчества, всегда хочет только одного – быть всегда как все, быть всегда со всеми и к тому же, всегда подчиняться силе и трепетать перед высоким начальством, живет ли оно на небесах или прячется в Аду. Так было, есть и будет, пока Солнце встает на Востоке и уходит на Западе.

Лютер: Ты уверенна?

Истина: Я Истина, дружек, а это значит, что мне неведомы ни ложь, ни заблужденья… Да посмотри сам. Разве не похожи они на муравейник, где не отличишь одного муравья от другого? И разве не гибнут они, оторванные от родного дома, когда последний тусклый взгляд ищет признаки родного пепелища?.. Не так ли и люди? Разве не собираются они в собрания, в сборища или просто в толпу, словно гонимые какой-то неведомой силой? Не с радостью ли стоят они в своих Храмах, Синагогах, Мечетях? И чем больше их собирается, тем яснее становится для них истина, тем ниже склоняются они перед ней, и тем отвратительнее выглядят происки тех, кто в своем безумии пытается Истине противостоять!

Лютер: Мне почему-то кажется, что ты боишься.

Истина: Боюсь?.. Я? (Смеется.)

Лютер: А разве нет?

Истина: Можно, конечно, назвать это и так. (Голос Истины сразу тускнеет и становится глуше). Но на самом деле мне почти нечего сказать в свое оправдание, Мартин. Так. Ерунда. Вчерашний снег. Никто ведь не поверит, что Истина может быть замешена в чем-то таком.

Лютер: Тогда чего же ты боишься?

Истина: Ах, Лютер!.. Зачастую люди так несправедливы!.. Так жестоки! Так злопамятны!. И при этом каждый почему-то норовит сослаться на меня!.. Ну не смешно ли?

Лютер: Сколько мне известно, ты, похоже, тоже никого не оставляешь в долгу, женщина?

Истина: Какой же ты бываешь иногда занудный, Мартин!.. (Решительно.) Конечно, ты прав, и я никогда не оставляю порок без наказания, а мужество без награды. Но если ты думаешь, что моя жизнь покойна и счастлива, то я вынуждена тебя огорчить. И у меня часто холодом сжимает сердце от дурных предчувствий. И ко мне часто приходит будущее, чтобы рассказывать о близких ужасах и кошмарах. И я часто опасаюсь, что в один прекрасный день, кто-то чрезвычайно догадливый из людей, догадается однажды о том, о чем догадываться ему не следовало бы вовсе…(Почти шепотом.) Возможно, он уже стучит в наши двери или поднимается по нашим лестницам… Вот чего я боюсь, Мартин, больше всего на свете. Того, кто имеет власть ставить последнюю точку и открывать последние двери.

Лютер: Ты говоришь загадками, женщина, а это плохой признак… Нельзя ли хотя бы немного пояснить сказанное?

Истина: Ах, если бы это было так просто, Мартин. Ведь ты не будешь, например, отрицать, что человек жаден по своей природе, и всегда готов заграбастать весь мир и не подавиться? Ах, как же он жаден, неразборчив и подозрителен! Но при этом, ты знаешь, он всегда склоняется перед Истиной, которую боготворит как богиню, надеясь с ее помощью ответить на все свои вопросы и приблизиться к божественным тайнам, которым нет конца. Вот почему иногда я называю человека исчадием ада, а иногда – божественным избранником. Надеюсь, мне не надо напоминать тебе имена Платона и Аристотеля, Бэкона и Декарта, Эйнштейна и Нильса Бора, которые сумели подойти к Истине так близко, что иногда мне начинало казаться, что я сама возношусь к божественному трону, чтобы одним взором обозреть все Творение с его чудесами… Конечно, я часто бывала строга и, должно быть, случалось мне быть в чем-то несправедливой, но все это, поверь, шло только на пользу тем, кто был еще нетверд в знаниях и погружен в сомнения.