Штаупиц: Посмотри на солнце, друг мой, посмотри на солнце и вспомни о милосердии Божием, и тебе сразу станет легче.
Лютер: Ах, брат Иоганн! Это не вещественная тьма, не такая, какая бывает, если мы задуем свечу или погасим фонарь… (Глухо.) Она как будто идет у меня из сердца…
Штаупиц (настойчиво): Вспомни о милосердии Божием, брат Мартин!
Лютер: О, Господи, брат Иоганн! Тьма, которая делает весь мир серым и непрочным. У которой нет ни имени, ни лица… (Громким шепотом.) Мне кажется иногда, брат Иоганн, что сам Дьявол прячется в этой тьме, ожидая подходящего момента, чтобы погубить меня…
Штаупиц: Я еще раз повторю тебе: вспомни о милосердии Божием.
Лютер: Видит Бог, видит Бог, брат Иоганн, что я вспоминаю о нем всякий раз, стоит мне услышать зовущий на утреннюю молитву колокол. Но чем чаще я думаю о нем, тем ужаснее те мысли, которые приходят вслед за этим ко мне в сердце. (Смолкает.)
Короткая пауза.
Посмотри, разве само это милосердие Божие не ставит для нас непреодолимую преграду к желанному спасению?.. Разве не похоже оно на мерцающий на берегу ложный маяк, который указывает кораблям вход в гавань, а на самом деле направляет их прямиком к береговым скалам, где их ждет неминуемая гибель?
Штаупиц: О чем ты, Мартин? Я не понимаю тебя.
Лютер: Я говорю о том, что само милосердие Божие служит не к спасению, а к осуждению грешников, брат Иоганн, и среди них самый первый я сам. (Быстро, не давая Штаупицу перебить себя.) Скажите мне, разве Господь не требует от нас, чтобы мы исполняли все Его заповеди, делая это непременным условием нашего спасения? Но кто же может исполнить все заповеди, святой отец? Кто в состоянии своими жалкими силами вытащить себя из болота греха? У кого хватит наглости похвалиться, что собственной волей он стал чище, праведнее, или возлюбил ближнего, или даже самого Господа Бога?.. Вот и получается, брат Иоганн, что чем милосерднее взирает на нас с небес Господь, тем ужаснее предстает перед Ним человек. Но чем ужаснее человек, тем ужаснее и гнев Божий, который разгорается на него сильнее с каждым днем, требуя исполнения заповедей и обещая адские муки, если он не исполнит то, что от него требуется. Страшен Бог в праведной ярости своей и в гневе своем, и Его милосердие больше похоже на молот, перед которым не устоит никакая праведность…
Штаупиц (гневно и громко): Человек! Опомнись! Бог не гневается на тебя, это ты гневаешься на Бога! Разве ты не знаешь, брат Мартин, что Бог повелел тебе надеяться? Где же твоя надежда, монах? Отчего ты решил, что ты не можешь исполнить все заповеди, которые Господь даровал тебе в своем неизреченном милосердии, как будто Он решил раскинуть эти заповеди, словно капканы?.. Разве ты дичь, за которой надо охотиться или ты рыба, которую следует загарпунить?
Лютер: Откуда же взяться надежде у того, кто не в силах исполнить Божии требования?.. Разве могу я властвовать над своим собственным сердцем или заставить его любить или ненавидеть? Разве не иду я за ним туда, куда оно покорно ведет меня? Разве не иду туда, куда оно хочет?.. Ответь, если знаешь!
Штаупиц: Я отказываюсь понимать тебя, брат Мартин.
Штаупиц молчит. Короткая пауза.
Лютер (негромко): Вот видишь, брат Иоганн. Получается, что Он требует от нас, чтобы мы были достойны Его, исполняя Его заповеди, которые мы не можем исполнить, потому что это невозможно, да еще ко всему этому Он хочет, чтобы мы любили Его таким, каков Он есть, – страшного в своем величии и святости, требующего от нас, чтобы мы любили Его – требующего от нас невозможного, что само по себе невозможно для нашей слабой природы… (После недолгой паузы, негромко.) Знаешь, что я скажу тебе, брат Иоганн?.. (Смолкает.)
Короткая пауза.
Иногда мне кажется… (Смолкает.)
Штаупиц: Говори, Мартин.
Лютер: Иногда мне кажется, что я ненавижу Его…
Дьявол (из тени): Браво! Браво, брат Мартин!..