Что же нами движет, особенно тогда, когда невыносимо болит голова, когда ничего не понимаешь?

Инстинкты? Игра подсознания, которое даже не пытается разобраться в разных там сложностях бытия, а просто выживает? И совершает очень простые действия…

Холодно? Найди место, где ты сможешь согреться. Боишься преследования? Значит, место должно быть скрытым от обычных глаз. Думаешь, что умрешь? Хорошо, думай, но только иди…

Все еще жив? Значит, действуй так, словно впереди тебя ждут еще много дней такой же ужасной жизни, полной тревог и испытаний. Выживи сегодня, а что будет завтра, посмотрим.

Не выживешь сегодня? Тоже хорошо, не нужно тревожиться о том, что будет завтра…

Вот такую чушь я бормотал и заставлял себя идти, направляясь к высотным домам. Даже в таком состоянии я понимал, что в частные дома меня никто не пустит, к тому же там собаки, а до больших домов надо было как-то добраться.

Прошел примерно полтора километра, прежде чем нашел незакрытый подвал в пятиэтажном доме, все остальные оказались хорошо закрыты металлическими дверями и мощными замками.

В этом подвале железная дверь тоже была, только замок на ней был сбит. Я оглянулся, но никого не увидел, похоже, меня никто не преследовал.

Я пробирался по грязному темному помещению, пока не нашел где-то в глубине вполне приличное место.

Похоже, кто-то здесь уже жил, потому что я обнаружил старый рваный матрац, разложенный на деревянных ящиках, ватное одеяло с торчащими из него кусками ваты, и даже кусок сухаря рядом с жестяной кружкой на пластиковом ящике, который служил столом.

Надеюсь, что хозяин этого ночлега больше никогда сюда не вернется, а если вернется, то не захочет меня убить.

Но лучше бы ему такое в голову бы не приходило: похоже, все равно не получится, бессмертный я… Я вздохнул, и прижался к горячей трубе. Это было настоящее счастье, ощущать идущее от трубы тепло. От моей одежды пошел пар, и даже боль немного уменьшилась. Никогда не думал, что быть бессмертным так мучительно — умирать больно и оживать тоже…

Во рту сухо так, словно я не пил уже неделю, но это чувство было знакомо и привычно. Жаль, конечно, что нет молока…

Я огляделся и заметил ведро, подставленное под трубу, оно было почти полным

Вряд ли эта жидкость подходила для питья, но мне было все равно. Почему бы ни попробовать отравить себя ржавой водой, если даже пуля в голову не убивает?

Потом съел чей-то чужой сухарь, брошенный на ящике. И лег умирать…

Закрыл глаза, готовясь к наступлению конвульсий, усилению боли и потере сознания.

Не знаю даже, откуда у меня появились такие мысли, может оттого, что в животе забурлило, а боль вспыхнула с новой силой?

Но минут через двадцать, когда я согрелся под ватным одеялом, боль понемногу ослабела, и мне даже удалось вздохнуть полной грудью. Но тут перед моими глазами все закружилось, и я полетел в жуткую пропасть без дна. Мои стоны и вопли отражались от невидимых стен и возвращались ко мне, странными, искаженными, но знакомыми. Так я рыдал и стонал один в своей пустой квартире, когда узнал о смерти Ольги…

Но мои вопли понемногу становились глуше, исчезали по мере моего погружения в непроглядный мрак. Я надеялся, что так и уходят из этого мира…