Пройдя ускоренную процедуру акколады, Генрих поднялся с колена, сжимая золотые шпоры в правом кулаке.
– Я думал, что никогда этого не дождусь. Нас сотня, но все мы герои, как в битве при Яффе, Сир. Если мы и погибнем, то так, что мусульманам больно будет об этом вспоминать. «Я никогда не планировал жить вечно»[130] – процитировал он отца.
– Ну, что ж. В прошлый раз я погубил вас всех, так и не родив. – задумчиво произнёс Ричард непонятную фразу – Мне нравится ваш настрой, дети. Не скрою, наша смерть будет абсолютно бесполезной, для Принципата, и скорее всего даже вредной. После нас, уже никто из сенаторов не отправит своих детей служить, но зато мы с вами уйдём отсюда под фанфары. Посыльного не отправлять. Доверимся судьбе. Удача любит храбрых дураков.
– Мы победим, отец!
– Капитан.
– Нет, отец. Сегодня, возможно, наш последний мирный вечер в этой жизни, побудем напоследок семьёй. Предлагаю вызвать Ричарда-младшего и вместе поужинать. Но я чувствую, что мы победим, хоть и выживем скорее всего не все.
– Чувствует он. – усмехнулся Ричард – Хотя, идея с ужином мне нравится.
– Мы точно победим, Сир. – добавил рыцарь Амори – Нам нужно готовиться не к обороне, а к атаке. Для удара в спину бегущим неверным.
– Одной ротой, против двух гвардейских туменов и десятка тысяч пехотинцев с артиллерией?
– А какая нам разница, сколько их, капитан? Если побегут, то это уже всё, только коли и руби их трусливые спины. Вы когда-нибудь гоняли тридцать тысяч одной ротой, отец?
– Нет, такого до сих пор точно никогда не было. – усмехнулся Ричард – А я ещё боялся, что следующее поколение выродится.
– Завтра вы всё увидите, капитан. Нашему поколению на подвиги повезло меньше, но мы не такие трусы, как вы думаете, не посрамим отцов.
– Разрешите идти, Сир? – обратился сержант Бомон – У меня ещё много работы. Если что – я был счастлив служить под вашим началом, даже если нам суждено здесь погибнуть.
– Ступайте, Генрих, храни вас Господь!
На рассвете, двадцать третьего февраля 1214 года, лагерь воинов Джихада разбудили взрывы. Сержант Генрих Штауфен-Бомон, как и обещал, накрыл ставку Чагатая с третьего залпа, а потом перенёс огонь на артиллерийский обоз. Трёхдюймовые[131] миномёты с опорной плитой соответствовали образцам Второй мировой войны из другой истории, поэтому ничего удивительного в такой точности не было – залп перелётом, поправка, залп недолётом, вилка, ещё одна поправка и накрытие. Если бы мин было не шестьдесят, а шестьсот, удалось бы накрыть не только ставку и обоз, но и разогнать всё вражеское войско, но чего не было, того не было.
Истратив две трети боеприпасов, миномёты прекратили огонь, а мусульмане начали приходить в себя. Неизвестно, кто у них принял командование, но поступил он довольно разумно, первым делом разослав дозоры, чтобы убедиться, что отряд на соседнем лесистом холме единственный, а убедившись, начал окружение, подтянув уцелевшую артиллерию.
Рота капитана Ричарда Львиное Сердце окопалась на границе рощи, покрывающей вершину холма, поэтому пушки мусульманам не удавалось установить довольно долго. То сработает заранее заложенный фугас, то снова отработает один из миномётов, то орудийный расчёт выкосят сосредоточенным винтовочным огнём. Отряд христиан был немногочисленным, но кусачим, всё-таки его вооружение представляло собой совсем другую эпоху – трёхлинейные винтовки со скользящим затвором имели прицельную дальность стрельбы в полторы тысячи футов, а по групповой цели работали и с вдвое большей дистанции. К тому же выучка бойцов была на уровне диверсионных групп спецназа двадцатого века, а занятая позиция давала тактическое преимущество. Одно печалило – слишком быстрый расход боеприпасов. Очень уж многочисленным был противник, даже если каждая пуля найдёт свою цель, на всех всё равно не хватит. Именно поэтому, в три часа пополудни, Ричард приказал прекратить огонь по артиллерийским позициям мусульман, реагируя только на угрозы прорыва.
Свои пушки мусульмане установили только к пяти часам вечера и полтора часа, и, до наступления темноты, обстреливали вершину холма, что называется, по площадям. В основном ядрами, бомб у них было мало. Окопавшимся бойцам, этот обстрел вреда не причинял, гибли только укрытые в роще лошади, жалко безвинных божьих тварей, но что уж тут поделаешь. Не отогнать их, не устроить для них укрытие возможным не представлялось. С наступлением темноты, как и ожидал Ричард, обстрел прекратился. Мусульмане ночью не воюют, а кочевники до сих пор не воевали пешими. Ничему их жизнь не учит. Разве что луки сменили на кавалерийские мушкеты, а так, даже сто шагов до «ветра» они преодолевали верхом. А верхом, ночью, на заросший лесом холм, не полезут даже самые безумные из них. Сутки продержались, завтра с рассветом Людовик Геноцид начнёт наступление. Именно такой был с ним уговор. Если до заката двадцать третьего, рота Ричарда не вернётся, с утра двадцать четвёртого, он двинет вперёд полк егерей. До позиций основных сил всего шесть лиг[132], поэтому конные дозоры покажут себя уже к полудню. Эх, «нам бы ночь простоять, да день продержаться»…
– Докладывайте, лейтенант. – Ричард устал, очень устал, всё-таки не мальчик уже, а денёк выдался жарким, поэтому он кивнул сыну на место рядом с собой, не вставая.
Генрих Плантагенет присел рядом с отцом.