— Разве долг ученого — скрывать открытия?
— Долг в ином: нельзя нарушать баланс веры и науки… Баланс реальности и вероятности… Такое открытие несет вред… Оно никому не нужно. Ни христианам, ни мусульманам, ни иудеям…
— Разве никому?
— Конечно, никому. Христианам — потому что непосильный груз. Для иудеев — непомерное искушение. Мусульмане… Тут все становится чрезвычайно сложным… Ни одной современной религии это не нужно. Даже буддистам. Даже растафарианцам… Мы, современное общество, не готовы к сильным потрясениям… Это стало бы трагедий не только для науки, но и непомерным испытанием веры. Мало кто смог бы пройти его… Подумай и убедись, что я прав…
…Мечик поблагодарил за теплый прием, забрал ключи от родительской квартиры и обещал профессору заглянуть на днях.
Закрыв дверь, Ордынцев погрузился в раздумья. Побродив по пустой квартире, среди стеллажей с книгами и антикварными вещицами, зашел в кабинет, открыл ноутбук и включил почту. По-французски профессор и говорил, и писал бегло.
112
В доме было тихо.
Запах, который он хорошо помнил, сохранился. Запах, ни с чем не сравнимый, в котором смешался лак старой мебели, пыль книг, мамины пироги, фотографии предков, память блокады, балтийский воздух, слои обоев, камни стен, белые ночи, шорох шагов по дубовому паркету и многое, что нельзя объяснить. Так пахнет родной дом, единственный на свете.
Мечик присел за обеденный стол, накрытый маминой скатертью. На стене — его фотография в тельняшке после учебного заплыва на шлюпке. Единственная, которую разрешили оставить. В его комнате порядок, как будто он только что вышел. Двадцать пять лет он мечтал вернуться. И не представлял, что будет так тяжело. Что это испытание труднее огневой полосы. Труднее, чем жить с клеймом предателя.
Он вспомнил мамины глаза, когда стоял на пороге с чемоданом, чтобы ехать в Севастополь, а оттуда дальше и дальше. Мама не плакала. Слезы стояли в глазах, она держалась. Поцеловала три раза, прижалась к его груди и незаметно от отца перекрестила. Мама знала, что прощается навсегда. Мечик обнял ее, сказал, что обязательно вернется. Ждать придется долго, но он вернется. Никто не знал, что так долго. Может быть, мама знала. Слово он сдержал, вернулся. Только опоздал. Никого нет. Правильно говорят: нельзя возвращаться туда, где прошло детство. Нельзя возвращаться к старым пепелищам…
Мечик подумал, что не сможет остаться.
Из пакета он достал кувшин, выложил осколок на стол. Кусок камня толстый, но удивительно легкий. Буквы не высечены, а будто выпаяны, как в воске.
Как проверить, что камень настоящий? Как вообще такое можно проверять? Мечик закрыл глаза, протянул руку, не касаясь.
…Поток силы.
Он ощутил исходящий поток. Силы, которую невозможно ни описать, ни понять человеку. Силу огромную, невероятную, вечную. Настоящую силу. Показалось, что рука вошла в реку бескрайней энергии, начала и конца которой нет нигде и никогда. Всем существом он понял, что с этой силой шутить нельзя. И обращаться как попало. Если не знаешь, чего хочешь…
Мечик отдернул руку.